Медальон. Геннадий Петрович Перминов

кувыркнется! – возражали скептики.

      – Балбесы вы! – авторитетно заявил Макарыч, пожилой и седоусый старшина, у которого не было обеих рук. – Гляньте, тут маленькие колёсики приделаны сзади! Это специально для вас, для бестолковых, чтобы коляска назад не опрокидывалась! Не слушай никого, Катерина, а грузи своего Ванюшку и айда в Петровку! Довести её маненько до ума и Ваньке её до конца дней хватит!

      – И повезу! Вам-то какое дело! Ну-ка, расходитесь, зубоскалы! – начальственно прикрикнула Катерина на развеселившихся мужиков. – Давай, по своим кроватям, а то сломаете ещё! Потом разглядите!

      – Петр Иванович с утра ездил на узловую станцию и специально для тебя, за две бутылки спирта выменял у тыловых интендантов. Она теперь твоя, – нагнувшись, прошептала девушка Ваньке в ухо. – Давай сесть помогу.

      Она помогла притихшему и ошеломленному от свалившегося на него счастья парню перебраться в дерматиновое кресло, взялась сзади за ручки и бережно вывезла коляску на школьно-госпитальный дворик.

      – Красота-то, какая! – восторженно прошептал Ванька, с удовольствием вдыхая, втягивая в себя звенящий, вечерний воздух. – Будто и нет никакой войны! Слушай, Кать, – он неуверенно поднял голову и посмотрел девушке в лучистые глаза. – А ты, правда, меня в Петровку повезешь?

      – Я тебя на край света увезу! – не отводя взгляда, твёрдо ответила Катерина. – Только бы быть с тобой! И давай больше не будем об этом!

      – Я еще маленький… – неловко промямлил Ванька и опустил глаза.

      – Ты вырастешь! Ты обязательно вырастешь, и у нас всё будет хорошо! – уверенно подытожила девушка, улыбаясь своим мыслям.

      С появлением инвалидной коляски Ванькина жизнь кардинально изменилась. Позавтракав и стоически перенеся ежедневные перевязки и прочие процедуры, он принимался за свое средство передвижения. Бережно и осторожно протирал все блестящие поверхности, подкачивал колёса и смазывал трущиеся детали машинным маслом (насос и масленку ему тайком притащил слесарь Василий) и проделывал еще множество различных манипуляций, необходимых, по его мнению, для полного «доведения до ума». А потом… Он ложился на кровать и, угрюмо сопя, принимался вырезать ложки из липовых заготовок, терпеливо ожидая вечера, времени, когда непременно освободится Катя. Нет, Ванька ездил и один. По палате, по длинному коридору, но на улицу, да еще по разбитой вдребезги дороге он выезжать побаивался.

      Девушка, закончив необходимые и неотложные дела, заходила в палату, но не робко, как в начале их тесного общения, а свободно подходила к Ванькиной кровати и, сняв шапочку, не спеша расплетала толстую косу.

      – Ждёшь? – невнятно спрашивала она, держа в губах шпильки.

      – Жду! – обиженно и с вызовом отвечал Ванька, перебираясь на коляску.

      – Сейчас поедем, – она встряхивала головой, и густая копна волос рассыпалась по её плечам.

      – Жених и невеста! – шутливо и в разнобой подшучивали мужики.

      – А вам завидно! –