Повести. Н. С. Лесков

его похвалил, что он русского Николая Чудотворца уважает.

      «Всегда,– говорю,– его почитай, потому что он русский»,– и уже совсем было его веру одобрил и совсем с ним ехать хотел, а он, спасибо, разболтался и выказался.

      «Как же,– говорит,– я Николача почитаю: я ему на зиму пущай хоть не кланяюсь, а на лето ему двугривенный даю, чтоб он мне хорошенько коровок берег, да! Да еще на него одного не надеюсь, так Керемети бычка жертвую»[90].

      Я и рассердился.

      «Как же,– говорю,– ты смеешь на Николая Чудотворца не надеяться и ему, русскому, всего двугривенный, а своей мордовской Керемети поганой целого бычка! Пошел прочь,– говорю,– не хочу я с тобою… Я с тобою не поеду, если ты так Николая Чудотворца не уважаешь».

      И не поехал: зашагал во всю мочь, не успел опомниться, смотрю, к вечеру третьего дня вода завиднелась и люди. Я лег для опаски в траву и высматриваю: что за народ такой? Потому что боюсь, опять еще в худший плен не попасть, но вижу, что эти люди пищу варят… Должно быть, думаю, христиане. Подполоз еще ближе: гляжу, крестятся и водку пьют,– ну, значит, русские!.. Тут я и выскочил из травы и объявился. Это, вышло, ватага[91] рыбная: рыбу ловили. Они меня, как надо землякам, ласково приняли и говорят:

      «Пей водку!»

      Я отвечаю:

      «Я, братцы мои, от нее, с татарвой живучи, совсем отвык».

      «Ну, ничего,– говорят,– здесь своя нацыя, опять привыкнешь: пей!»

      Я налил себе стаканчик и думаю:

      «Ну-ка, Господи благослови, за свое возвращение!» – и выпил, а ватажники пристают, добрые ребята.

      «Пей еще! – говорят,– ишь ты без нее как зачичкался[92]».

      Я и еще одну позволил и сделался очень откровенный: все им рассказал: откуда я и где и как пребывал. Всю ночь я им, у огня сидя, рассказывал и водку пил, и все мне так радостно было, что я опять на Святой Руси, но только под утро этак, уже костерок стал тухнуть и почти все, кто слушал, заснули, а один из них, ватажный товарищ, говорит мне:

      «А паспорт же у тебя есть?»

      Я говорю:

      «Нет, нема».

      «А если,– говорит,– нема, так тебе здесь будет тюрьма».

      «Ну так я,– говорю,– я от вас не пойду; а у вас небось тут можно жить и без паспорта?»

      А он отвечает:

      «Жить,– говорит,– у нас без паспорта можно, но помирать нельзя».

      Я говорю:

      «Это отчего?»

      «А как же,– говорит,– тебя поп запишет, если ты без паспорта?»

      «Так как же, мол, мне на такой случай быть?»

      «В воду,– говорит,– тебя тогда бросим на рыбное пропитание».

      «Без попа?»

      «Без попа».

      Я, в легком подпитии будучи, ужасно этого испугался и стал плакать и жалиться, а рыбак смеется.

      «Я,– говорит,– над тобою шутил: помирай смело, мы тебя в родную землю зароем».

      Но я уже очень огорчился и говорю:

      «Хороша, мол, шутка. Если вы этак станете надо мною часто шутить, так я и до другой весны не доживу».

      И чуть этот последний товарищ заснул, я поскорее поднялся и пошел прочь, и пришел в Астрахань, заработал на поденщине рубль и с того часу столь усердно запил,

90

…Керемети бычка жертвую. – Киреметь – в чувашской мифологии духи, в которых превращались души почитаемых людей (предков, колдунов).

91

Ватага – промысловая артель, обычно рыболовецкая.

92

Зачичкался – захилел, похудел.