Повести. Н. С. Лесков

сек?

      – Да-с, тот самый.

      – Как же это… Разве Бакшей на Чепкуна не сердился?

      – За что же?

      – За то, что он так порол его и лошадь у него отбил?

      – Нет-с, они никогда за это друг на друга не сердятся: кто кого по любовному уговору перебьет, тот и получай, и больше ничего; а только хан Джангар мне, точно, один раз выговаривал… «Эх, говорит, Иван, эх, глупая твоя башка, Иван, зачем ты с Савакиреем за русского князя сечься сел, я, говорит, было хотел смеяться, как сам князь рубаха долой будет снимать».

      «Никогда бы,– отвечаю ему,– ты этого не дождал».

      «Отчего?»

      «Оттого, что наши князья,– говорю,– слабодушные и не мужественные, и сила их самая ничтожная».

      Он понял.

      «Я так,– говорит,– и видел, что из них,– говорит, – настоящих охотников нет, а всё только если что хотят получить, так за деньги».

      «Это, мол, верно: они без денег ничего не могут». Ну, а Агашимола, он из дальней орды был, где-то над самым Каспием его косяки ходили, он очень лечиться любил и позвал меня свою ханшу попользовать и много голов скота за то Емгурчею обещал. Емгурчей меня к нему и отпустил: набрал я с собою сабуру и калганного корня и поехал с ним. А Агашимола как взял меня, да и гайда в сторону со всем кочем, восемь дней в сторону скакали.

      – И вы верхом ехали?

      – Верхом-с.

      – А как же ваши ноги?

      – А что же такое?

      – Да волос-то рубленый, который у вас в пятках был, разве он вас не беспокоил?

      – Ничего; это у них хорошо приноровлено: они эдак кого волосом подщетинят, тому хорошо ходить нельзя, а на коне такой подщетиненный человек еще лучше обыкновенного сидит, потому что он, раскорякой ходючи, всегда ноги колесом привыкает держать и коня, как обручем, ими обтянет так, что ни за что его долой и не сбить.

      – Ну и что же с вами далее было в новой степи у Агашимолы?

      – Опять и еще жесточе погибал.

      – Но не погибли?

      – Нет-с, не погиб.

      – Сделайте же милость, расскажите: что вы дальше у Агашимолы вытерпели.

      – Извольте.

      Глава седьмая

      Как Агашимолова татарва пригонили со мной на становище, так и гайда на другое, на новое место пошли и уже не выпустили меня.

      «Что,– говорят,– тебе там, Иван, с Емгурчеевыми жить,– Емгурчей вор, ты с нами живи, мы тебя с охотой уважать будем и хороших Наташ тебе дадим. Там у тебя всего две Наташи было, а мы тебе больше дадим».

      Я отказался.

      «На что,– говорю,– мне их больше? мне больше не надо».

      «Нет,– говорят,– ты не понимаешь, больше Наташ лучше: они тебе больше Колек нарожают, все тебя тятькой кричать будут».

      «Ну,– говорю,– легко ли мне обязанность татарчат воспитывать. Кабы их крестить и причащать было кому, другое бы еще дело, а то что же, сколько я их ни умножу, все они ваши же будут, а не православные, да еще и обманывать мужиков станут, как вырастут». Так двух жен опять взял, а больше не принял, потому что если много баб, так они хоть и татарки, но ссорятся, поганые, и их надо постоянно учить.

      – Ну-с, и что же, любили