Крушение. Роман-дилогия «Вечерняя земля». Книга 2. Виктор Гусев-Рощинец

и любовь не обязательно подразумевает постель (Лёлик употребил другое слово – вскользь – как «поэтически оправданное исключение». ) Наконец, эта «леди Чаттерли» – кто она? (Так иногда в шутку угадывается тайна; возможно, чтение вслух наиболее примечательных мест романа – и прежде всего, конечно, сцен эротических – навели его на сравнение, по праву первенства принадлежащее Мите.) Зачем она приходила? Ему кажется, визит продиктован более вескими обстоятельствами, чем просто желание оценить здешнюю обстановку и своими глазами удостовериться, что состояние пострадавшего не столь тяжело как можно было предположить. Она сослалась на поручение отца. Это веский аргумент. И все же дело не ограничивается, по его мнению, только этим, есть что-то такое, чему он не подобрал пока адекватного определения, но что, несомненно, заключает в себе коллизию эротическую. (Лёлик обожал язык заклинателей,)

      Митя вынужден был признаться: да, им было известно, что у отца есть женщина (было бы странным, коль не так – тотчас откликнулся внимательный слушатель), и они даже знали – кто, однако же не были знакомы лично – ни он, ни сестра, довольствуясь рассказами зятя (если это действительно так называется – Митя не то чтобы не верил, но оставлял за собой право «проверить по Ожегову»), – тот заведует отделением в Шестой клинической, имея под своим началом эту самую «леди Чаттерли». Странное совпадение, не правда ли? Объясняется же, по-видимому, все просто: обоих устроил туда отец, пользуясь своими связями и влиянием. Которых наверняка лишился. Почему только теперь, когда случилось (Митя замялся, не зная как назвать случившееся) случилась с отцом эта неприятность (ничего себе неприятность! – Лёлик усомнился в оценке) это несчастье, является вдруг из другого мира эта женщина и тем объявляет о себе – и о чем-то таком, чего они предпочли бы вообще не знать, не взваливать на себя еще и эту ношу, хотя, безусловно, догадывались, что оно существует, есть – и, несмотря на видимое отсутствие, многим, очень многим правит в их жизни. Наверно это могла бы подтвердить и сестра. Они всегда ощущали присутствие некой тайны (Митя на секунду умолк и вдруг неожиданно для себя произнес это слово; так иногда выговаривается чего и не думал говорить, язык поднимает на поверхность из глубины и делает несокрытым – истиной – нечто неудобное, если не сказать – страшное, с чем приходится тогда жить, пока не изживешь, не проговоришь и не примиришься рано или поздно со всем присутствующим и в этом присутствии неустранимым) проклятия – сказалось оно само собой, очертив круг, замкнувший главные вехи «фамильной истории». Рассказывая, Митя с удивлением обнаруживал, как удобно ложатся в одной плоскости, смыкаются и приникают друг к другу события отдаленные (гибель матери, каторга деда) и нынешние, еще не успевшие остыть и подернуться защитной безболезненной кожицей: собственные травмы, загадочное