Непредвиденное путешествие. Петр Стрелков

как казалось раньше.

      Время шло томительно медленно. Лоскут ночного неба, видимый со дна ущелья, беспрестанно пересекали сияющие полосы метеоритов. Иногда со склонов начинали катиться камни, все ближе и ближе, возможно ночной зверь проходил по осыпи. Ворчал проснувшийся Наль, рука машинально тянулась к бесполезному карабину. Но все смолкало, только речка продолжала свой шумливый бег.

      Разгоряченный ходьбой, я сперва не почувствовал, как упала температура. Холод скоро напомнил о себе и без труда пробрался под легкую одежду. Развести огонь было не из чего, кругом громоздились одни камни. Чтобы немного согреться, я сунул под штормовку дремлющего Наля и передвигал эту живую грелку с места на место. Ныли замерзшие ноги, мокрые ботинки и брюки заледенели. Наконец, холод стал нестерпимым, пришлось подниматься.

      Я медленно побрел назад, вверх по течению речки. Все мелкие ручейки и лужи сковало морозом. Звонко трещал под ногами лед, встречный ветер обжигал лицо и руки, задувал под куртку. Из-за склона показалась луна. При подъеме местность казалась иной, чем при спуске вниз по ущелью. Речка не раз делилась на два одинаковых потока и было не понять, вдоль которого из них идти дальше. В лунном свете выступали причудливых очертаний скалы и камни, не запомнившиеся по пути сюда. Я стал подозревать, что в темноте опять сбился с дороги. Снова поворачивать назад? Угроза блуждать по теснинам ручьев в поисках выхода приводила меня в отчаяние.

      Немного успокоил меня череп верблюда, смутно белевший в рассветных сумерках. Его мертвый оскал показался желанней дружеской улыбки. Этот приметный череп, бог знает как попавший сюда, я запомнил с вечера, когда спускался вниз по ручью.

      Быстро светало. Когда я поднялся до верховьев ручья и выбрался на гребень, первые лучи солнца вырвались из-за дальних вершин.

      И тотчас все кругом переменилось. Тени ночи быстро спускались в ущелья, засинело серое небо, склоны гор окрасились в лиловые, оранжевые, нежно-розовые тона. Впервые я видел, как на короткие минуты восхода исчезает дневная однотонность Памира, и горы предстают во всем великолепии цвета. Эти краски я узнал впоследствии на гималайских пейзажах Николая Рериха: художник ведал секретом утренней красоты гор.

      Единственный раз я встретил рождение дня над крышей мира. Должен сознаться, что торжественность момента и холодное великолепие красок тогда меня не волновали. Глаза как бы фотографировали окружающее без участия сознания, «проявление» же этих кадров произошло позднее. В тот момент восход солнца означал для меня скорый конец жестокого утреннего мороза. Со светом прошли и ночные страхи – я узнал место, на котором очутился. Внизу еще спала в тени вчерашняя зеленая долина. Верховья двух похожих ущелий с текущими по их дну ручьями расходились по другую сторону гребня. Из одного из них я сейчас вышел. Другое поворачивало туда, где виднелись знакомые очертания вздымавшихся над Сарезом вершин и должен был находиться наш лагерь. Я перепутал