Анжелика – маркиза ангелов. Анн Голон

пренебрежением вытертые гобелены, жалкую кучку дров, тлевших в камине, и даже старого барона с его вышедшим из моды воротником, Филипп дю Плесси перевел глаза на дверь, и его светлые брови удивленно поползли вверх, а губы искривила насмешливая улыбка.

      В гостиную вошла госпожа де Сансе в сопровождении Ортанс и обеих тетушек. Они, разумеется, надели свои лучшие наряды, которые, должно быть, показались молодому щеголю смешными, так как он фыркнул в платок.

      Анжелика не спускала с него глаз, сгорая от желания вцепиться ногтями в его физиономию. Уж скорее он сам смешон со своими кружевами, пышными лентами на плечах и разрезами на рукавах камзола от подмышек до манжет, чтобы все могли видеть, из какой тончайшей материи сшита его рубашка.

      Его отец, который держался проще, поклонился вошедшим дамам, подметая плиты пола красивым завитым пером своей шляпы.

      – Простите меня за скромный туалет, кузина. Мне неожиданно пришлось просить вас о приюте на ночь. А вот мой шевалье Филипп. С тех пор как вы его видели в последний раз, он подрос, но не стал от этого более любезным. Скоро я куплю ему чин полковника, служба в армии пойдет ему на пользу. В наши дни придворные пажи понятия не имеют о галантности.

      Гостеприимная тетушка Пюльшери предложила:

      – Не желаете ли чего-нибудь выпить? Сидра или простокваши? Ведь, я вижу, вы приехали издалека.

      – Спасибо. Охотно выпьем капельку вина, разбавленного водой.

      – Вина у нас не осталось, – сказал барон Арман, – но мы сейчас пошлем слугу к кюре.

      Тем временем маркиз сел и, поигрывая тростью черного дерева, украшенной атласным бантом, принялся рассказывать, что он приехал прямо из Сен-Жермен, что дороги отвратительны и что он еще раз просит извинить его за скромный наряд.

      «Интересно, как бы они выглядели, если бы надели свои праздничные костюмы?» – подумала Анжелика.

      Старый барон, которого раздражали эти бесконечные извинения, тронул концом своей палки отвороты на ботфортах гостя.

      – Судя по кружевам на ваших ботфортах и вашему воротнику, эдикт, изданный монсеньором кардиналом в тысяча шестьсот тридцать третьем году, запрещающий всякие бантики-финтифлюшки, совсем забыт, – сказал он.

      – Увы, – вздохнул маркиз, – еще не совсем. Регентша бедна и ведет аскетический образ жизни. И вот нам, нескольким вельможам, приходится буквально разоряться, чтобы придать хоть немного блеска этому благочестивому двору. Монсеньор Мазарини любит роскошь, но он носит сутану. У него все пальцы унизаны бриллиантами, а вот если кто-нибудь из принцев украсит свой камзол жалкими бантиками, он, как и его предшественник, кардинал Ришелье, мечет громы и молнии. Кружева на отворотах ботфортов… да…

      Маркиз скрестил ноги, вытянув их перед собой, и принялся разглядывать их так внимательно, как барон Арман обычно разглядывал своих мулов.

      – …Мне кажется, эта мода скоро кончится, – проговорил он. – Некоторые молодые щеголи стали носить ботфорты с такими широкими отворотами,