Ермак, или Покорение Сибири. Павел Петрович Свиньин

роста, но высокая грудь и широкие плечи показывали в нем атлета. Поставив у порога длинный чекан свой и фузею, пришелец помолился святым иконам и поклонился низко на все четыре стороны всем, начиная с хозяина, который, хотя по-видимому, более удивился, чем обрадовался новоприбывшему гостю, но встретил его обыкновенным казацким приветствием:

      – Добро пожаловать атаман-молодец! Скоро же вернулся с гульбы[18], а кажись, на Медведицу отправилась с вами не одна коша[19]. Да подобру ли, поздорову ли?

      – Слава богу,  – отвечал пришелец,  – больших трудов не было, прогулялись только до Черного Ерика, а далее дожди помешали.

      – Давно ли атаман Кольцо стал бояться воды небесной? – спросил сурово незнакомец.  – Кажись, он не размокал прежде и от морской?

      – Да тетива-то размокает, а с фузеи все вспышки да вспышки. У нас три недели дождь ливнем лил. Этакой весны за Камой не слыхивали, да и лета жди грозного.

      На последнее слово Кольцо сделал ударение нарочно, чтобы обратить на себя взоры незнакомца, который прочел, казалось, в глазах его что-то мрачное и зловещее и невольно содрогнулся.

      – Да поживились ли вы хоть чем-нибудь? – спросил Луковка.

      – Не стоит и говорить, на брата досталось по два волка да по лисице, и если б камышники[20] не поймали в капкан кабана, то пришлось бы кормиться зайчиною[21].

      – У меня слюнки текут, как говорят про кабанятину,  – сказал с насмешкой Мещеряк.  – Отведал бы право хоть кусочек этого лакомого блюда.

      – Некогда будет,  – возразил Кольцо, и взор его встретился снова со взором незнакомца, и тот снова прочел в нем что-то необыкновенное.

      – От чего некогда? – спросил Луковка.

      – Когда же? Чай долго прображничаете и после свадьбы, а там, слышно, женится есаул Брязга на черкешенке, что живет у старшины Кушмацкого в домоводках. У него так же пойдут пиры, а там…

      – Полно скупиться-то, товарищ,  – сказал, улыбаясь, Луковка,  – свари-ка добрую варю косатчатого[22], да и позови на вепря.

      – Не для чего мне скупиться, атаман,  – отвечал Кольцо,  – я не коплю себе собины, у меня все общее с односумами[23].

      Луковка нахмурился.

      – Посторонитесь, посторонитесь,  – раздалось на рундуке. Дверь, как ветром, распахнулась настежь, и в нее влетел казак с лицом, наглухо завязанным платком. Девушки ахнули, мужчины подались в сторону, а бледные щеки невесты вспыхнули румянцем, как заря закатывающегося солнца. Удалец, не говоря ни слова, не сделав никому поклона, с присвистками пошел казачка. Проворны и вместе с тем благородны были его телодвижения. Он то вихрем носился по светлице, расстилаясь на каблуках; то, величественно подпершись левой рукой, причем гибкий стан его, опоясанный алым шелковым кушаком, изгибался как тростинка камышовая, бил дробь обеими ногами и в меру пристукивал сафьянными каблуками; то, поднимаясь с удивительной легкостью вверх, опускался на острые носки. Во всех его прыжках

18

Гульбою называлась звериная охота.

19

Кошами назывались большие ватаги звероловов или артели.

20

Охотники, употреблявшие для ловли зверей капканы и тенета.

21

Есть зайцев и теперь в некоторых местах считается грехом, а казаки ставили это в бесчестье.

22

Самый лучший мед.

23

Односумы – товарищи, у которых не было собственности, а добыча и имущество хранились вместе.