Проклятое золото храмовников. Валерий Елманов

что друзья собираются вернуться не раньше вечера. А уж когда прискакавший Яцко передал десятку литвинов распоряжение Сангре немедля следовать во Владимир-Волынский, Давыд окончательно решил, будто Петр с Уланом замыслили улизнуть. Гедимин же строго-настрого предупредил, чтоб он… ну-у, деликатно говоря, приглядывал за чужеземцами. Потому князь и встретил Улана с каретой не в Берестье, на полпути в город.

      – Теперь сам зрю, что не того пужался, – виновато протянул Давыд. – Но получилось-то славно, верно?

      – Это уж точно, – подтвердил Петр. Настроение у него поднималось вместе с температурой согревающихся после мороза ног. Лукавая улыбка вновь осветила лицо неунывающего одессита и он, повернувшись к Буланову, заметил: – Представляешь, дружище, вы так стремительно подскочили, что я даже не успел испортить свежий памперс, – и, оглянувшись на темнеющий лесок, оставшийся за плечами, посеръезнев, добавил: – Знаешь, Уланчик, за этот день я успел открыть для себя новую мудрость: быть смелым хорошо, но… очень страшно…

      Глава 3. Обоюдное благородство и помощь психоаналитика

      Спасенная друзьями донья Изабелла и впрямь была на редкость очаровательной: большие глаза, черные ресницы, собольи брови, яркий румянец на щеках… Да и сложена на загляденье – все округлости в наличии. Полное впечатление, что господь при ее рождении расщедрился, небрежно подкинув ей припасенное для десятерых.

      Вдобавок она оказалась отнюдь не белоручкой, а напротив, проявила себя весьма умелой лекаркой. Едва вернувшись в Берестье, она первым делом попросила друзей доверить ей самой уход за тяжело раненым слугой. И, судя по быстрым и уверенным движениям ее рук во время перевязки раны, занималась она этим явно не впервые. Да и лечебная мазь мгновенно нашлась в одном из ее сундучков.

      – Еще Аристотель утверждал, что врачами становятся не по руководствам, ибо имеющие опыт преуспевают больше, нежели обладатели отвлеченных знаний. Да и мой учитель, непревзойденный Арнольдо из Виллановы, всегда высмеивал тех лекарей, кои, числя себя на словах знатоками, умеют лишь рассуждать с умным видом, а на деле не могут прописать простой клизмы или излечить от однодневной горячки, – пояснила она происхождение своего мастерства.

      Одновременно с перевязкой головы донья Изабелла на чистом русском (успела освоить за время проживания во Владимире-Волынском, лишь изредка чувствовался легкий акцент) кратко поведала о своей жизни. Собственно, ее рассказ вполне можно было уместить в двух-трёх фразах, гласящих о жутких несправедливых гонениях на орден тамплиеров и произволе святой папской инквизиции. От последней она и ее кузен и были вынуждены бегать по всем странам.

      Никаких противоречий в ее рассказе, если сравнивать его с тем, что ранее сообщил о себе Бонифаций, не наблюдалось. Про Улана, слушавшего испанку с полуоткрытым ртом, и говорить не стоило. По мнению Сангре, даже если бы Изабелла начала рассказывать, как бежала от преследований огнедышащего дракона, он и это принял бы за чистую монету. Но и сам