Женить нельзя помиловать. Вячеслав Шторм

Высокая, стройная, она на несколько километров вокруг распространяла терпкий запах свежего укропа. У Мунина аж глаза с непривычки заслезились, а аскету хоть бы хны – стоит изваянием из черного дерева и не дыша на арбузы вожделенные пялится. Да вот незадача: те на самой верхотуре висят, куда хрен залезешь. Мунин и рта раскрыть не успел, как М'Чуринг снял котомку, положил бережно на песочек, потом подскочил к елке, схватился обеими руками за ствол, да ка‑а-ак затрясет… Короче, когда счастливый Мунин в облике ворона улетал с сандаловой шкатулкой в клюве, великий гуру, засыпанный арбузами по самую курчавую макушку, начал только-только приходить в себя.

      Обратно друид мчался так, что встречные орлодоны только в стороны шарахались. Ибо что это за черный комок перьев несется – не разобрать, посему жрать его опасно, а на пути оказаться – тем более. Он ведь на такой скорости все перепонки насквозь прошибет, да так, что даже Праотец Рамфонрих с Праматерью Птеродактилью не залатают…

      И вот на горизонте показался родной Заповедный лес, а вон и поляна заветная. Приземлился Мунин да как заорет: «Эгей, братец Хугин! Это я, Мунин! Вернулся!!!»

      Тут же раздвигаются кусты орешника и на поляну Хугин выходит. Холеный, довольный жизнью, цветущий, что твоя фиалка по весне. «Здорово, говорит, брательник! Вернулся, говоришь? И что, неужто не с пустым клювом?»

      «А то!» – гордо отвечает Мунин и заветную шкатулку раскрывает. Смотри, мол, на чудо чудное, семечко древа Дубобаба!

      «Какое-то оно у тебя мелкое, – кисло говорит Ху-гин, – какое-то невзрачное. Может, надуть ты меня решил? Может, не Дубобаб то вовсе, а самая что ни на есть акация или еще какая пальма?»

      У Мунина от слов этих обидных аж дыхание перехватило. Воткнул он молча драгоценное семечко в благодатную рыхлую землю аккурат посреди поляны, пошептал над ним да водицей ключевой из ручейка полил – тут-то из земли и поперло. И так резво поперло, что уже через каких-нибудь десять минут высилось в самом центре Заповедного леса дерево-исполин, по сравнению с которым самый высокий местный дуб – сущая шелупонь. Ох и знатное же будет жилище!

      «Видал акацию?» – гордо спрашивает Мунин.

      «Видал. И впрямь, типичный Dubobabus Titanus Kvantperfectum», – вынужден был признать брат.

      «Ну то-то же! Теперь давай ты успехами хвастайся, если, конечно, есть чем хвастаться. Только учти: я тебе – хе-хе! – тоже на слово не поверю».

      «Да пожалуйста, – отвечает Хугин, а потом оборачивается в сторону все того же орешника и нежно так шепчет: – Дорога-ая…»

      Сейчас же раздвигаются кусты и на поляну выходит непокорная красавица-дриада. Вся такая из себя тихая, скромная, умиротворенная. С чудесным младенцем на руках.

      «Вот, братец Мунин, – кивает на нее Хугин, – с женой моей ты, кажется, знаком, а племянницу твою Барбарой зовут. Аккурат полгода назад родилась».

      «Соблазнил, значит?» –