Квантун. Леонид Владимирович Дроздов

своих русских аналогов. Возможно, здесь играл роль привычный стереотип, дескать, если европейское, стало быть, непременно лучше российского. Впрочем, в большинстве случаев этот стереотип, к сожалению, подтверждался.

      – Сколько вы за него хотите? – спросил Антон Федорович. Револьвер ему приглянулся.

      – Солок пяць, – назвал цену Иван Иванович.

      – Сколько?.. – нахмурился Демьян Константинович. – Потрудитесь объяснить, любезный, чем обоснована такая высокая цена?

      – Говолю же: бельгийский. В Лоссыи таких мало. В Халбине – едзиницы. Ну, холосо… – вздохнул торговец, видя, что покупатели сомневаются. – Так и быць… Солок тли. За меньсе не плодам.

      – Сорок три! Да в Москве такой за тридцать купить можно! – сбивал цену лейтенант.

      – Гдзе Москуа, а гдзе Халбин, – спокойно ответил китаец.

      – Бог с вами! Беру! – решился коллежский секретарь.

      В глазах Ивана Ивановича блеснул огонек.

      – Обожди, обожди!.. – подорвал вдруг Унгебауэр. Выхватив из рук товарища револьвер, он громогласно воскликнул: – Ага!

      У китайца едва заметно дернулась бровь.

      – Взгляните, господа! – продолжал распаляться морской офицер. – На бельгийских образцах затылок рукоятки разъемный, а здесь цельный! К тому же мушка у льежских револьверов усеченная, а не как у наших – полукруглая!

      – Что ты хочешь этим сказать? – спросил Горский, хотя уже угадывал ответ.

      – А то, что это никакой не «бельгиец», а типичная русская модель!

      – Но здзесь малкиловка! – слабо запротестовал торговец, уличенный в обмане.

      – «Малкиловку» затерли и набили новую, чтобы дороже продать! – Унгебауэр разозлился не на шутку. – Пойдем отсюда, Антон Федорович! Я не желаю больше видеть этого проходимца!

      Путешественники собрались уходить.

      – Подозджице! – окликнул их Иван Иванович. Очень быстро он достал для гостей новый револьвер.

      Офицерский наган с клеймом «Императорский Тульский оружейный завод 1900» сохранился много лучше своего предыдущего собрата и сомнений в подлинности не оставлял.

      – Другое дело! – взбодрился Унгебауэр. – Назови цену.

      – Тлидцать тли.

      – Да ну? Его себестоимость 22 рубля и 60 копеек. Ну, плюс коммерческая выгода. 28 рублей – максимум, – торговался Демьян Константинович.

      – Тлидцать тли.

      – Ну хорошо. Учитывая, что мы в Харбине – тридцать.

      – Тлидцать тли, – третий раз повторил китаец.

      Лейтенант развел руками.

      – Решать тебе, Антон Федорович!

      – Я согласен. Пусть будет тридцать три, – кивнул коллежский секретарь, щедро спуская свое киевское жалованье за 1⅓ месяца. Или ¼ квантунского, которого он, к слову, еще не получал.

      И все-таки торговца удалось уговорить на скидку. Нагану требовались патроны, которые продавались во всех магазинах и у спекулянтов одинаково: по 8 рублей за сотню. Китаец в итоге отдал револьвер и сотню зарядов с бездымным порохом и никелевыми пулями за 40 целковых.

      – Хитрый