Песня Северного ветра. Максим Михайлов

протиснулся между чьими-то взмокшими потом спинами, отодвинул плечом в сторону, дородную бабу с неопрятными свалявшимися волосами и пробился почти в первый ряд. Тут и долетели до него слова, заставившие судорожно сжаться сердце.

      – Девоньку-то за что? Совсем дите ведь, а ить не пожалели, сволочи… Ироды поганые…

      Говорила стоящая рядом морщинистая старушка, в наброшенном на плечи пуховом платке. О ком это она? Неужели о ведьме? В замешательстве Андрей проследил ее взгляд и тоже увидел…

      Девчонка и впрямь, наверное, была его ровесницей, может даже моложе… Бесстыдно торчащие вверх остренькие грудки, распахнувшийся до самого пояса легкомысленный шелковый халатик, присыпанный цементной пылью, припудренные ею же волосы, искривленное гримасой боли, застывшее навечно лицо. И огромная щерящаяся арматурой бетонная балка, размозжившая своим чудовищным весом все, что ниже пояса. Жирные кровяные потеки на сером бетоне… Вязкая, напитавшаяся пылью кровь, густеющая на глазах. Чудовищный цементный раствор, для строителей из фильмов ужасов.

      Андрея ощутимо передернуло. Кто эта девушка? Откуда взялась здесь? Почему назначенная богомерзкой колдунье кара настигла ее?

      Ах да, обрушились потолки… Он сам рассчитывал на это, надеялся, что это окажет дополнительный поражающий эффект. Выходит она жила над салоном колдуньи. Как он мог не подумать об этом, когда закладывал взрывчатку? Почему не сообразил тогда, что пострадают невинные? Выходит эта кровь теперь на нем? На нем? На том, кого сам Господь избрал орудием своего отмщения? Может ли такое быть?

      – Ироды поганые… – вновь прозвучал рядом шамкающий старческий голос.

      И отвечая ему, а больше другому, тому, что звучал где-то внутри него самого, Андрей выкрикнул во всю силу легких:

      – А поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому что они в Боге содеяны!

      Люди испуганно шарахнулись в стороны, но он не обратил на них никакого внимания. Они не стоили того, чтобы на них отвлекаться, они были всего лишь жадной до зрелищ, тупой, вечно жующей биомассой. Им не было нужды что-то говорить, что-то объяснять, или доказывать, вообще не стоило тратить на них силы и слова. Но он все же повторил, уже повернувшись спиной к месту взрыва и глубоко вдохнув ядовитый парящий аммоналом дым:

      – Потому что они в Боге содеяны! В Боге!

      Толпа расступалась перед ним, беспрепятственно пропуская сквозь себя, и он шел, гордо вскинув голову, принимая испуг людей как непреложную данность. И даже когда где-то вдалеке надсадно завыли сирены, он лишь слегка ускорил шаг, понимая, что время у него еще есть. До приезда тех, кто действительно мог представлять собой опасность еще много времени…

      Люди смыкались вслед за ним, искоса поглядывая вслед, впрочем тут же о нем забывая. Искореженный дом и труп раздавленной девушки занимали их куда больше, чем странные слова, невзрачно одетого паренька. Общее мнение о нем весьма коротко и точно выразил, давно не