Князь Курбский. Борис Федоров

первому поднесла с поклоном своему мужу, потом стала к стене и, склоняясь застенчиво на белый рукав, потчевала подходящих бояр и воевод; потом, снова приветствуя поклоном всех гостей, вышла.

      – Не правда ли, князь, что две родные сестры не сходнее, как твоя княгиня с посадницей?..  – сказал Даниил Адашев Курбскому.  – Одна разница, что княгиня твоя, против обычая, не белит, не румянит лица, за что ее жены наши, по Москве, осуждают.

      – Не наряд жену красит, а кротость,  – отвечал Курбский.

      – Когда-то,  – сказал Адашев,  – попируем мы в семье твоей?

      – Я живу в ратном поле. Родительницу свою мало видел, от жены был далеко. Но завоюем Ливонию, отдохнем в Москве. Будем беседовать с Сильвестром, с братом Алексеем Адашевым. Повеселимся в полях с соколами и с белыми кречетами. Помнишь, в забавах мы были всегда неразлучны, как теперь сын твой Тарх и мой Юрий.

      – Тесть мой, Туров, ждет не дождется, когда мы будем вместе.

      – Туров? – переспросил посадник.  – Каково поживает старый друг мой?

      – Прихварывал,  – отвечал Даниил Адашев,  – но целебные травы, которые посылал я из Ругодева к родственнице нашей, Марии, помогли ему.

      – Но видение его не к добру,  – сказал Курбский.

      – Какое видение? – спросил с любопытством посадник.

      – При отъезде моем из Москвы,  – сказал Курбский,  – Туров сказал мне: «Прощай, князь, не увидимся»! – Я изумился. «Как не увидимся?» – спросил я его.  – «Скоро дети наденут по мне смирное платье[8]».  – «С чего тебе в мысли пришло?» Тогда он рассказал мне странный сон. «Я видел,  – говорил он,  – видел так ясно, как теперь тебя вижу, что я иду по высокому и длинному мосту. Казалось мне, будто, вступая на него, я был еще в летах детства. Около меня резвились товарищи моей юности. Многих из них я давно уже похоронил и оплакал. Идучи, я скоро потерял их из виду, и казалось мне, будто бы я чем далее шел, тем более входил в лета, и скоро постарел… Увидел я семейство мое, Адашевых, тебя. Вдруг мост, который был тверд, стал подламываться под ногами моими, доски распадались, и я с трудом пробирался по остающимся бревнам, над кипящими в глубине волнами. Внезапно как бы хладный лед коснулся руки моей, и я увидел, что возле меня кто-то стоял под белым покровом. В это время ударил вихрь с облаком пыли, сорвал белый покров и обнажил остов безглавый, у ног которого лежала в крови моя голова. Мост обрушился, я закричал – и проснулся. В волнении духа я устремил глаза на мою рукописную Библию; она лежала, раскрытая, на столе у постели моей, и я, обернув лист, на котором за день пред тем остановился, читал: се глад и казнь! – Ужасное предвестие охладило кровь в моем сердце». Так говорил мне Туров и прибавил: «Прощай, Курбский!» – Сознаюсь, бояре, какое-то печальное чувство тогда овладело мною, и я не мог с Туровым без скорби расстаться.

      – Оставим женам боязнь,  – сказал Даниил Адашев,  – удалим смутные мысли. Сегодня Туров пирует в царских палатах с моим братом.

      – А мы здесь выпьем за здоровье его,  – сказал наместник.  – Здоровье друга

8

Так назывался траур.