Азенкур. Бернард Корнуэлл

со стряпней, стиркой и штопкой.

      – Деревенские тебя не выдадут, – уверил Хука священник.

      – Почему?

      – Меня боятся. Я ведь могу отправить в ад, – мрачно ответил тот.

      Отец Мишель любил поболтать с Хуком, чтобы вспомнить английский. Однажды, подрезая грушевые деревья за домом, Хук сбивчиво рассказал ему, что слышит голоса.

      – Может, дьявольские нашептывания? – предположил священник, перекрестившись.

      – Сам того боюсь, – признался Хук.

      – И все-таки вряд ли, – тихо произнес отец Мишель. – Не много ли веток срезаешь?

      – Дерево уж больно заросло. Надо было обрезать еще прошлой зимой, а теперь точно не повредит. Вам ведь нужны груши? Значит, нельзя, чтобы дерево дичало. Тут надо резать и резать, а когда покажется, что хватит, – убрать еще столько же!

      – Резать и резать, да? Если на следующий год останусь без груш, буду знать, что ты послан дьяволом.

      – Со мной говорит святой Криспиниан, – продолжил Хук, отсекая еще ветку.

      – С Божьего соизволения, – вновь перекрестился священник. – Значит, с тобой говорит сам Господь. Хорошо, что со мной никто не говорит.

      – Хорошо?..

      – Те, кто слышит голоса, или святы, или годны на костер.

      – Я не святой, – ответил Хук.

      – Зато тебя избрал Господь. А выбор у Него порой странен, – засмеялся отец Мишель.

      Священник беседовал и с Мелисандой. Тогда Хук узнал, что она родилась от сеньора – кюре назвал его сеньор д’Анфер – и молоденькой служанки.

      – Твоя Мелисанда – незаконная дочь вельможи, рожденная на беду, как многие.

      Высокородный отец устроил девушку послушницей в монастырь, где ее поставили мыть посуду на кухне.

      – Вот так господа и прячут грехи, – горько заметил отец Мишель. – Запирают незаконных детей в тюрьму.

      – В тюрьму?

      – Она не хотела в монастырь. Знаешь ее имя?

      – Мелисанда.

      – Мелисандой звали королеву Иерусалима, – улыбнулся отец Мишель. – А твоя Мелисанда тебя любит.

      Хук не ответил.

      – Береги ее, – строго наказал кюре на прощание, когда Хук с Мелисандой двинулись дальше в путь.

      Шли переодетыми. Чтобы скрыть широкие плечи Хука, отец Мишель дал ему белый балахон кающегося грешника, а в руки сунул трещотку из трех кусков доски на кожаном шнуре, как у прокаженных. Мелисанда, в таком же в белом балахоне и с неровно остриженными волосами, шла впереди лучника, словно они были пилигримами, бредущими на северо-запад в поисках исцеления. Жили милостыней, которую крестьяне бросали издалека, опасаясь подходить к Хуку – тот звуками трещотки неустанно оповещал всю округу о проказе. Шли по-прежнему осторожно, избегая больших селений и держась подальше от дымного пятна, клубившегося вокруг Амьена. Спали в лесах, в хлеву, в стогах, их поливали дожди и согревало солнце, а в один из дней, на берегу реки Канш, они стали любовниками. Мелисанда после этого молчала, однако льнула к Хуку, и тот не замедлил вознести благодарственную молитву святому Криспиниану, который, по