Царь и гетман. Даниил Лукич Мордовцев

от него опять показалось что-то вроде того видения, которое поразило его в саду Диканьки, среди цветущей природы Украины. Но это было другое видение, хотя такое же прелестное, только без короны и цветов. Павлуша видел только большие черные глаза, которые его пугали своим каким-то глубоким и густым, так, по крайней мере, Павлуше казалось, блеском… Это была молоденькая девушка, высоконькая, плотная.

      – Его убьют! Езус Мария! – повторила девушка как бы вопросительно.

      – Кого убьют? – невольно спросил Павлуша. – Царя?

      – Нет… царя я не знаю…

      – Так кого же?

      – Моего доброго господина.

      – А кто твой господин?

      – Мой господин – Александр Данилович.

      – Меншиков?

      – Да, Меншиков.

      У девушки заметен был нерусский выговор. Но русские слова, как видно, она знала.

      – А ты кто же? – спросил Павлуша.

      – Я Марта Скавронска, из Мариенбург Меня русские в полон взяли. А ты кто?

      – Я денщик царский – Ягужинский Павел. А ты у Меншикова теперь?

      – У Меншикова. Он добрый.

      – Что ж ты у него делаешь?

      – Я служу ему.

      Между тем канонада разгоралась. Слышался уже не стук отдельных ударов, а сплошной гул, который перекатывался из конца в конец, как удаляющаяся гроза.

      Войско, предводительствуемое Борисом Шереметевым и ведомое молодыми русскими и преимущественно немецкими офицерами, извивалось вокруг маленькой крепости в виде огромной змеи, которая с каждой минутой суживала свое страшное кольцо и должна была скоро задавить жалкий Ниеншанц. Крепостные батареи, в большей части подбитые русскими ядрами, умолкали одна за другой. Казалось, что войско шло на мертвеца.

      – Лют сегодня Борис, – послышался голос царя.

      – Да добрым был ли он, государь, и от младых ногтей?

      – Подлинно так. Намедни доносит мне: «Послал-де я во все концы пленить и жечь, дабы-де помнили вороги твои, государевы, твоих ратных людей, как они-де чисто бреют».

      – Да, крутенек Боря.

      Это царь в сопровождении Меншикова ехал к другому концу поля битвы, чтобы ничего не оставить без внимания. Ягужинский и Марта увидели их. Узнав Меншикова, Марта радостно вскрикнула. Царь оглянулся.

      – А! Это ты, Павлуша… А кто с тобой?

      – Это Марфуша, государь, моя полонянка ливонская, – отвечал Меншиков, ласково взглянув на девушку, которая тоже глядела на него радостно.

      Быстрым взглядом царь окинул интересную полонянку с ног до головы. Глаза девушки, встретившись с глазами царя, словно застыли: это был какой-то детский, полный глубокого удивления взгляд.

      Царь тоже как бы изумился. Перед ним почему-то мелькнул образ Анны Монс… Точно Аннушка… Нет, не Аннушкины глаза.

      – Как тебя зовут? – быстро спросил царь.

      – Марта, ваше… ваше величество

      – А кто твой отец?

      – Самуэль Скавронски.

      Девушка отвечала тихо, робко, не спуская глаз с вопрошающего, точно это была исповедь… По лицу царя пробежало нервное