Господин Великий Новгород. Державный Плотник (сборник). Даниил Лукич Мордовцев

напоминавшими распущенные крылья огромной птицы.

      На лавках, обитых малиновым сукном, сидело несколько женщин и мужчин, одетых в богатое боярское платье. В самой середине, как бы на почетном месте, сидела женщина вся в черном, с лицом, до половины закрытым чем-то вроде фаты или легкого головного покрывала. Она глубоко, по-видимому, задумалась и не обращала внимания на припавшего к ее коленям мальчика.

      – Марфа! Марфа! Марфа! – раздался вдруг в воздухе какой-то глухой, странный, точно картавый голос.

      Женщина в черном вздрогнула и перекрестилась. Мальчик быстро приподнял от ее колен свою курчавую головку, вскочил на ноги и взглянул вверх, откуда раздался странный возглас.

      – Гавря! Гавря! – закричал он радостно.

      Высоко в воздухе, над насадом, кружилась большая черная птица. Головы сидевших на насаде поднялись вверх и глядели на кружившуюся в воздухе птицу.

      – Ах, окаянный! Как смутил меня… – проговорила женщина в черном.

      – Гавря! Гавря! Гаврюша! – снова закричал мальчик.

      – Новгород! Новгород! – глухо прокаркала в ответ птица.

      – Это к добру, матушка: он славит тебя и весь Новгород Великий, – заметил молодой мужчина, сидевший недалеко от Марфы.

      – Так… зря каркает.

      – Не зря… Это птица вещая.

      – Варлам! Варлам! – опять прокаркала странная птица.

      – Слышишь, матушка, кого поминает?

      – Слышу… Преподобного Варлаама хутыньсково.

      – А мы у него и не были еще, не кланялись угодничку.

      – Заутра надоть и к ему-свету побывать со вкладом же.

      – Точно, надоть: он заступа и крепость Великаго Новагорода.

      – Гавря! Гаврюша! Летай к нам – я калачика дам!..

      – Корнил! Корнил! – продолжала выговаривать удивительная птица.

      – Ишь! И Корнилку-звонаря вечново славит…

      – Корнил! Корнил!

      Птица покружилась над насадом и, продолжая глухо выкаркивать всем в Новгороде известные имена, полетела назад.

      Удивительная эта птица была – ворон. На вечевой колокольне, на перекладинах, на которых висел вечевой колокол, испокон веку было воронье гнездо, и в нем-то вывелся воронок, которого приручил и научил говорить Корнилко, сын вечевого звонаря и ныне сам звонарь. Ворон этот никогда не оставлял своей колокольни и своего гнезда, где он успел вывести целые десятки молодых крылатых поколений, которые и улетали в соседние рощи, заводили свои гнезда по другим новгородским церквам и монастырям, селились на надвратных башнях города, на старых башнях Детинца и на иных, любимых этою птицею высотах; а Гаврилко все оставался верен вечевой колокольне…

      Ворона этого знал весь Новгород и относился к нему с суеверным уважением. Его считали вещею птицею – тем сказочным вороном, который знал, где доставать живую и мертвую воду. О нем в Новгороде ходило несколько сказаний, и все верили, что он оберегает Новгород и его вечевой колокол. Когда он каркал в неурочный час, то это непременно было или к добру, либо к худу… Так он каркал перед