Ребячьи сказки. Владимир Игоревич Морозов

ариков да старушек. Слушал и в блокнот записывал. Много сказок записал – на целых две толстенные книги. Книги те так и были названы: «Великорусские сказки Пермской губернии» и «Великорусские сказки Вятской губернии». Великорусские – по-нынешнему, значит, просто русские в отличие от малороссийских – украинских и белорусских. Изданы эти книги были: одна в 1914, другая – в 1915 годах. И если книга пермских сказок только за последние десять лет переиздавалась в центральных издательствах как минимум дважды, то вятские сказки забыты были абсолютно. Почему? Да, может быть, потому, что в предисловии к книге вятских сказок исследователь (а ведь земляк, здесь родился, на Вятке) написал, что «страна Вятская бедна сказками».

      Может и бедна; им, учёным людям, виднее. Но, по-моему, если даже и в самом деле бедна, то тем важнее то сказочное богатство, что было собрано сто лет назад. Вот и родилась у меня мысль познакомить нынешних ребятишек с ними – теми сказками, что слушали наши прадедушки и прабабушки. Ведь сказка-то для того и сказывается, чтобы слушать. Даром ли жили в те давние времена сказочники-артисты, по-вятски – «бахари» – говоруны, то есть, те самые, что сказки знали и рассказывали. Сегодня в одной избе сказывали за ночлег да миску щей, а завтра отправлялись в другую избу или деревню.

      Следом за ними ходил с блокнотом для записей и учёный сказочник Дмитрий Зеленин. Сказки слушал, да в блокнот записывал. Записывал в деревнях и селищах уездов, то есть районов по нынешнему, Вятского да Яранского, Уржумского да Орловского, Котельничского, да Нолинского. Брал на карандаш, то есть заносил в блокнот, и те ребячьи сказочки, что сказывали своим непоседливым внучатам и бабушки-старушки. Про Волка и Медведя, про Лису-кутафью и Чёрного Кожу.

      И я был когда-то таким же мальцом-непоседой, и мне рассказывали сказки. Рассказывали про белого бычка, про царевну-несмеяну, про петушка с жерновками и медведя на липовой ноге. Рассказывала их моя нянюшка Парасковья. Рассказывала пусть и на полсотни лет позднее, после того как записал сказки этнограф Зеленин, да опять всё в том же Нолинском районе. Потому в эту книжку я включил и их.

      Читайте, непоседы.

      Петух и жерновки

      Жили-были старик со старухой. Были у них петух Парамон с курицей Пашутой, да жерновки. Петух с курицей собирали в поле колоски, выклёвывали зёрна и мололи их на жерновках. Из муки пекли пряженики да ватрушки. Тем старик со старухой и сыты были. Пришло время, и старик со старухой умерли. Остались одни: петух Парамон, да курица Пашута. Ну и жерновки, естественно.

      Ехал как-то раз мимо барин, смотрит, изба пустая, а петух поёт на крыльце. Вошёл в избу, увидал там жерновки, взял их, как бы поглядеть, понравились. Он их и унёс.

      Петух Парамон увидал такое дело, летит за барином и орёт:

      – Барин, отдай жерновки!

      Барин и не думает отдавать, – сел в коляску, да поехал.

      Петух следом полетел.

      Летит и горланит:

      – Барин, отдай жерновки!

      Барин приехал домой, а петух не отстаёт, оседлал ворота и снова кричит:

      – Барин, отдай жерновки!

      Велел барин дворовым работникам словить петуха и бросить его в колодец.

      Схватили дворовые петуха, бросили в колодец.

      Не растерялся петух, давай кричать:

      –Пей, брюхо воду! – Так весь колодец и выпил. Вылетел из колодца и опять за своё: – Отдавай, барин, жерновки!

      Велел барин бросить петуха Парамона в печь. Растопили печь докрасна, сызнова петуха поймали да в самый жар и метнули.

      Полетел петух в печное чело, а всё не унимается – летит и орёт:

      – Отдавай, барин, жерновки! – И уже под печным сводом пропел: – Лейся вода из брюха!

      Выплеснулась вода, что в колодце была выпита, – весь жар так и залило.

      Велел барин снова изловить петуха и зажарить его. Сказано – сделано.

      Словили дворовые люди буйную птицу, зажарили над углями.

      Съел барин петуха, а тот голову высунул и базланит:

      – Отдавай, барин, жерновки!

      Совсем осерчал барин:

      – Тащите топор, – кричит, – отсечём ему голову!

      Хотели слуги петуха по голове шваркнуть, да угадали по барину. Так и засекли. Петух-то и вылетел.

      Барыня заревела, велела жерновки обратно увезти. Петух Парамон тут же за ними домой и полетел.

      Стали они с курицей Пашутой жить по-прежнему: колоски в поле собирают, зерно на жерновках мелют, гостей, что к ним заглядывают, свежими ватрушками, да пряжениками угощают.

      И я там был, ватрушки с пряжениками ел, – хороши ватрушки с пряжениками, – сытны да мягки.

      Кот, воробей, да петух

      Жили-были-поживали, добра много не нажили, но и не бедовали кот Булыка, воробей Митейка да петух. Петух – просто петух, без имени, потому как совсем глупый был. Избушка у них стояла в лесу. Кот да воробей ходили на работу в лес дрова рубить, а петуха одного в избушке оставляли.

      Вот