Сказания умирающей Земли. Том IV. Джек Вэнс

нажал на раковину, чтобы удалить изображение Гильгада: «Увы! Гильгад всегда любил модно одеваться – и, как вам известно, отличался в какой-то мере неустойчивым, даже язвительным темпераментом. Сглаз очевидно не облагораживает жертв. Что ж, с Гильгадом все ясно. Кто следующий?»

      «Навестим Эшмиэля – уверен, что его приверженность нашим принципам не поколебалась».

      Риальто прикоснулся к раковине; на поверхности табурета появилось изображение Эшмиэля в гардеробной его усадьбы Силь-Соум. Раньше наружность Эшмиэля поражала резким, бескомпромиссным контрастом – правая сторона его тела была белой, а левая – черной. Его одежде была свойственна сходная расцветка, хотя ее покрой нередко можно было назвать причудливым или даже легкомысленным.2

      Подвергнувшись сглазу, Эшмиэль по-прежнему предпочитал колоритные контрасты, но теперь он, судя по всему, колебался в выборе между сочетаниями синего и лилового, желтого и оранжевого, розового и темно-коричневого – судя по расцветке одежды манекенов, расставленных в гардеробной. Эшмиэль расхаживал перед глазами наблюдавших за ним Ильдефонса и Риальто, разглядывая то один, то другой манекен, но не находя ничего, что точно соответствовало бы его вкусу; очевидно, это вызывало у него раздражение.

      Ильдефонс глубоко вздохнул: «Эшмиэль пропал, это ясно. Придется сжать зубы и проверить, что случилось с другими – сначала взглянем на Хуртианца, а затем, пожалуй, на Нежнейшего Лоло».

      На поверхности табурета появлялись чародей за чародеем, и в конце концов не осталось никаких сомнений в том, что заговóр подействовал на всех.

      Риальто мрачно заметил: «Ни один из околдованных членов ассоциации не проявляет никаких признаков подавленности! Все они наслаждаются трансформацией, как если бы она была даром небес! Неужели и вы, и я отреагировали бы таким же образом?»

      Ильдефонс поморщился и дернул себя за светлую бороду: «От одной мысли об этом кровь холодеет в жилах».

      «Так что мы остались одни, – заключил Риальто. – И решения придется принимать нам одним».

      «Это непросто, – после некоторого размышления сказал Ильдефонс. – Нас атаковали: следует ли нанести ответный удар? Если так, каким образом? И даже зачем? Этот мир так или иначе обречен».

      «Но я еще не обречен! Я – Риальто, и подобное обращение меня оскорбляет!»

      Ильдефонс задумчиво кивнул: «Несомненно, это важнейший фактор. Я, Ильдефонс, возмущен не меньше вашего!»

      «Более того, вы – Настоятель Ильдефонс! Для вас настало время воспользоваться законными полномочиями».

      Ильдефонс смотрел на Риальто полузакрытыми невинно-голубыми глазами: «Согласен! И я назначаю вас исполнителем моих директив!»

      Риальто проигнорировал комплимент: «Я подумываю о звездоцветах».

      Ильдефонс выпрямился на стуле: «Что именно вы имеете в виду?»

      «Вы должны

2

Коллеги Эшмиэля, предпочитавшие более глубокомысленный подход, нередко предполагали, что Эшмиэль символизировал таким образом изначальные полярные противоположности, разделяющие Вселенную, в то же время подтверждая бесконечное разнообразие последствий, проистекающее из кажущейся простоты исходного принципа. Эти чародеи-философы считали характерное самовыражение Эшмиэля проникновенным, но оптимистическим, хотя сам Эшмиэль отказывался анализировать свою внешность.