По следу волка. Александра Ильина

стараясь не споткнуться через сплетения корней и трав под ногами. Он лежал лицом вниз, неловко подогнув под себя левую руку, а правая была вывихнута. Я постаралась перевернуть его на спину, но он издал такой душераздирающий стон, что оставила эти свои попытки.

      – Вы меня слышите? – позвала я его.

      – Помоги… – простонал он едва слышно.

      – Как?

      – Вытащите её… выта..щи..те, – простонал он и потерял сознание. Больше я не смогла добиться от него ни слова. Поняв, что вряд ли смогу ему ещё чем-то помочь я решила оставить несчастного в покое, хотя бы до того времени, когда в лесу станет хоть чуточку светлее. И тут меня озарила мысль: неясные тени во время скачки, импульсивное вздрагивание моего спутника и его мольбы вытащить её… – конечно же он был ранен. «Пуля, – подумала я и тут же обозвала себя дурой, напоминая себе, что я в прошлом. – Стрела. Это могла быть только стрела, пущенная из арбалета». Я осторожно провела рукой по его спине. Стрела насквозь пробила левое плечо и просто чудо, что она прошла так высоко и не задела сердце… Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы переломить древко. Затем мне пришлось всё же перевернуть юношу на спину – успокаивало лишь то, что он сейчас всё равно не чувствует боли. Пришлось вправить ему руку – этому меня учил когда-то брат, за что ему спасибо. Сустав хрустнул и встал на место. От боли юноша пришёл в сознание и застонал.

      – Тихо, тихо. Сейчас всё пройдёт, – успокаивала я его.

      Оставалось вытащить стрелу и перевязать рану. Я оторвала полу от его рубашки. Он перестал стонать и тихо прошептал, сжимая здоровой рукой обломок стрелы, торчавший из его плеча: «Помоги!» Я уперлась коленом в его грудь, прижимая его к земле, и обеими руками крепко сжала обломок.

      – На счёт три, – прошептал он.

      Я удивилась его выдержке. Он не только смог вытащить стрелу с первого раза, но даже не потерял при этом сознания от боли, которая, несомненно, была ужасающей. Он позволил себе лишь глухо стонать, сквозь крепко стиснутые зубы, пока я перевязывала его. Покончив с перевязкой, я устроила юношу на груде прошлогодних опавших листьев, положив его голову себе на колени. От большой кровопотери и боли он временами терял сознание, потом оно снова возвращалось, но всё какими-то урывками, пробелами. Всё чаще он начинал бредить. Его щёки и лоб пылали. Его мучил жар и он настойчиво отбрасывал куртку, которой я пыталась его укрыть. Наконец, он окончательно впал в бред и перестал осознавать, что делает. Несколько раз он порывался встать, но слабость и мои руки мешали ему. Потом он принялся звать какую-то Альмеру, вероятно, свою сестру или жену. Называл по именам друзей и товарищей по войне и миру. Сперва я вслушивалась в этот бессвязный лепет, но потом оставила эту затею. Меня клонило в сон. Я уже начала дремать, когда раненый вдруг назвал одно имя; имя, знакомое мне с первых секунд моей осмысленной жизни или даже раньше. Оно словно пёрышко, словно песчинка