Род князей Зацепиных, или Время страстей и князей. Том 1. А. Шардин

вещи, чтобы сберечь сколь возможно от натиска нечистой силы; окуривали его ладаном, обрызгивали святой водой, чтобы пропитать его глубже православием и чтобы басурманский дух долее не мог его одолеть. После всего начали оплакивать».

      Помнит Василий Дмитриевич это оплакивание, оно продолжалось не один день.

      «Вот пришло время прощанья. Мать лежала на лежанке в детской, обвивала рукой голову брата, который перед ней стоял, и выла. Ее поддерживали голоса десяти-двенадцати приживалок и плакальщиц. Все они перебирали похоронные причитанья и, смотря на брата, повторяли слова, обращаемые, по обычаю, только к покойнику:

      На кого ты покидаешь нас,

      Голубчик Андрюшенька!

      На кого оставляешь?

      Али мы тебе не угодили,

      Али чем не потрафили?

      Кто закроет мне глаза – твоей матери?

      Кто помолится со мной в смертный час?

      Кто поплачет над моей гробовой доской?

      Я ли тебя не лелеяла?

      Брат обнимал мать и горько, навзрыд плакал, я стоял в углу, тоже в слезах.

      Дверь отворилась, вошел отец.

      Мать, как лежала на подушке, как выла и плакала она перед братом, с выбившимися из-под платка волосами и распущенным воротом сарафана, так и упала с лежанки на пол, в ноги отцу.

      Я замер от испуга.

      – Батюшка! Отец родной! Дорогой мой! Милый! сними с меня голову! Проткни грудь насквозь! Коли виновата я, вели казнить меня! Но не бери от меня Андрюшеньку, не отнимай у меня моей радости! Он дороже мне жизни, дороже головы моей!

      Отец молчаливо, с грустью поднял мать, посадил на братнину постель, обнял и стал уговаривать:

      – Полно, княгиня моя, дорогая моя! Разве я не делал все, что можно, чтобы избавить… Но когда такой гнев Божий нашел…

      – Так, батюшка, так! Но Андрюшу, Андрюшу! Он молод, совсем дитя! Смотри, ведь ты отдаешь его на заклание. Нет, нет! Не могу! Уж лучше Васю, он постарше!

      – Василья? Он старший, он наш первенец! От него скорее увидим утешение. Впрочем, не сказано которого… требуют одного… которого хочешь… пожалуй, Василья…

      – Нет, нет! Я сама кормила его, помнишь, как родился-то он, Вася, милый Вася! Нет, нет! Но Андрюша, Андрюша! За что я вживе похороню его?.. – И начинался опять вой, опять плач, опять горькие причитания.

      Когда наконец подвели его под последнее благословение, когда он пал ниц в земном поклоне, мать начала заклинать его.

      – «На земле, на воде, на море-океане, не потонешь не сгоришь…»

      Отец не плакал, не стонал, не жаловался. Он благословил молча. И только когда последний раз пришлось прижать брата к своей груди, он сказал глухо:

      – Не забывай отца, Андрей! – Потом обратился ко мне и таково сурово прибавил: – А ты, Василий, помни, что он жертва за нас! Будьте же, дети, настоящими Зацепиными, чтобы жертва не пропала!

      Пожертвовав сыном, отец думал, что затем он может быть покоен. Не тут-то было. Отец не знал царя Петра. Не прошло года, потребовали на службу не только меня, но и самого отца.

      Шла