Жизнь и приключения вдовы вампира. Татьяна Петровна Буденкова

держала перевитую золотой лентой свечу, воск плавился и стекал на руку, был ли он горячим, она не ощущала.

      В городе обсудили наряд невесты да то, как это удалось писарю так удачно сбыть дочь с рук, и стали ждать дальнейшего развития событий. А что они непременно последуют, горожане не сомневались. Кузьма Федотыч уже трижды был вдовцом, и каждый раз этому предшествовала какая-нибудь странная, даже пугающая история.

      И правда. Сколько ни приходил тесть в дом зятя, никак не мог увидеться с дочерью. Всё находились разные отговорки. То она долго вечеровала и теперь спит, то куда-то отлучилась и никто в доме не может её найти… А тут ещё горожане шепчутся: сколько бедная Натальюшка протянет, более или менее последней жены Кузьмы Федотыча? Та была кровь с молоком, а эта тоненькая, с виду на фарфоровую статуэтку похожа, где уж ей?

      Однажды, когда городок уже спал, Аким Евсеевич услышал, как в дверь кто-то скребётся. В доме он был один, единственную живую душу, которая могла бы находиться вместе с ним, Настю, отпустил вместе с дочерью. Аким Евсеевич долго не мог решиться открыть, а когда за дверями расслышал дрожащий женский голос, сердце его ёкнуло, и он отворил дверь. На пороге стояла Настя. Она бесшумной тенью метнулась в сени, оглянулась, приложила палец к губам и проскользнула дальше.

      Настю пробирала дрожь, но было видно, что не от холода, а от сильного душевного волнения. Она рассказала, что сбежала из дома Кузьмы Федотыча украдкой и должна незамедлительно вернуться назад, пока её отсутствия не хватились. Настя слёзно просила писаря забрать дочь обратно, иначе Натальюшка, как она жалеючи её называла, не выдержит тех мытарств, что ей приходится терпеть.

      – Что же такого особенного там происходит? – спросил писарь. Не в силах даже присесть, он так и стоял, повернувшись спиной к дверям, в длинной ночной рубахе до пят и ночном колпаке.

      – Наталью Акимовну, кровинушку вашу, держит Кузьма Федотыч долгими днями взаперти, так что даже по нужде ей выхода нет. Ставни закрыты, она, бедняжка, света белого не видит. А тут истопили баню, волоса-то у неё, голубушки, длинные да кудрявые, самой не справиться, вот и разрешил мне Кузьма Федотыч помочь вымыть ей голову. Свечу оставил только одну, и ту в предбаннике, я думала из экономии, скуп он, моченьки нет, так вот, даже при этом скудном свете рассмотрела я, что все её тело покрыто синяками да ссадинами. Сам Кузьма Федотыч у дверей дожидался и разговаривать нам запретил, только мы и без слов друг друга поняли. Вышла я, а Кузьма Федотыч вошёл, я под окно, ночь холодная, на мне одна мокрая рубашонка, но стою, слушаю, а из бани стоны да всхлипы Натальи Акимовы слышатся. Потом голос супруга её: «Ты что, – говорит, – думала, будешь моё добро проедать да своим белым телом надо мной верховодить? Не тут-то было. Польстилась на моё добро, значит, купил я тебя как телушку или собачонку на потеху, так вот и утешай да ублажай», – и опять стоны да всхлипы, а у меня аж мороз по коже. Что хотите делайте, но не дайте дочери своей погибнуть. Замучает её душегубец, как замучил трёх других своих жён.

      Договорив всё это, Настя бесшумно