Тайна королевы Елизаветы. Роберт Стивенс

этот принц Гамлет жил, кажется, двести лет тому назад? Теперь он возродился к новой жизни благодаря нам, не правда ли, Шекспир?

      – Да, многие покойные короли или герои обязаны своим возрождением нам, несчастным писателям и актерам.

      – А между тем мы, несчастные актеры, воскрешающие мертвых, сами забываемся первыми. Кто еще будет помнить наши имена через триста лет?

      – Почему же нет? – заметил Конделль. – Ведь если наши имена будут напечатаны в книгах, содержащих пьесы, которые мы играли, то наши имена точно так же сохранятся для потомства.

      – Ну, в таких книгах, которые печатаются теперь, вряд ли долго сохранятся наши имена, – сказав Слай, сам иногда писавший пьесы.

      – Я, со своей стороны, вовсе не желал бы, чтобы пьесы, которые я написал, существовали слишком долго, – сказал Шекспир.

      – Но подумай, Шекспир, ведь если бы кто-нибудь взялся напечатать все пьесы, написанные тобою, и в начале книги выставил бы наши имена, то есть имена актеров, исполнявших эти пьесы, то в таком случае и мы сделались бы небезызвестными потомству.

      Шекспир ответил на это:

      – Жалкая участь предстояла бы моим пьесам и вашим именам, напечатанным во главе их: толстые запыленные фолианты лежали бы где-нибудь в пыли в лавке, где никто не стал бы покупать их.

      – А я, со своей стороны, уверен в том, – заметил вдруг Геминдж, – что твои книги никогда бы не завалялись в пыли, Шекспир, их стали бы читать всегда.

      – Да, весьма возможно, что они не лежали бы в пыли, так как их употребили бы как оберточную бумагу, – смеясь ответил Шекспир. – Дик говорил, что книги могут сохраняться в продолжение трехсот лет, это верно, так как весьма древние книги сохранились до наших дней, но так как каждый век дает своих писателей, более умных и интересных, чем предыдущие, то кто же станет читать, скажем, в тысяча девятисотом году, например, сочинения какого-то Вильяма Шекспира, его пьесы или, например, его поэмы, которые он обработал, однако, более старательно даже, чем пьесы.

      – Конечно, странно было бы, – заметил Борбедж, – если бы, например, актера помнили только потому, что он играл когда-то те или другие пьесы.

      Он хотел прибавить то, что подумал только про себя, что пьесы Шекспира будут помнить скорее потому что в них некогда участвовал такой знаменитый актер, как Борбедж.

      – Почему ты так молчалив, Гель Мерриот? – заметил Шекспир, обращаясь к своему юному другу и стараясь переменить разговор. – Ты смотришь на облако дыма от своей трубки, будто наблюдаешь в нем какие-то особенные видения?

      – Да, конечно, я вижу в нем чудное видение, – оживленно заговорил Мерриот, очень довольный тем, что наконец-то он может высказаться. – Я жалею, что не обладаю твоим поэтическим талантом, иначе я описал бы его в стихах. Боже мой, какое лицо, глаза ее прожгли мою душу, купидон сыграл со мной плохую шутку.

      – Ты разве успел влюбиться со вчерашнего дня? – спросил Шекспир.

      – Я влюбился сегодня в четыре часа дня, –