Красная королева. Эрнест Питаваль

и почтенные люди пытались протестовать и высказывались, что их очищенная совесть восстает против того, чтобы земля, очищенная словом Божьим от чужеземного идолопоклонства, снова осквернилась. Но так как большинство приверженцев нашей веры было на этот счет иного мнения, то беззаконие восторжествовало и принимает все большее распространение. Уступившие оправдываются тем, что мы не имеем права препятствовать королеве держаться своего вероисповедания, говоря при этом, что и ты такого же мнения. Хотя я и оспариваю этот слух, но он настолько проник в сердца, что я не имею возможности настаивать, пока не получу от тебя известия, был ли этот вопрос предложен на рассмотрение вашей церкви и как отнеслась к нему братия».

      Неудовольствие Нокса проявилось с полной нетерпимостью при торжественном въезде королевы в Эдинбург. В назначенный день Мария Стюарт направилась в город в торжественном шествии, под балдахином из фиолетового бархата, в сопровождении дворянства и наиболее знатных граждан. Шестилетнее дитя как бы из облаков спустилось перед нею на землю и, приветствовав ее стихами, передало ключи города, Библию и Псалтырь. Чтобы напомнить ей о тех ужасных карах, которые Бог посылал на идолопоклонников, на ее пути были выставлены изображения того, как земля поглощала нечестивых, в то время когда они приносили свои жертвы. Лишь с трудом умеренной партии удалось воспрепятствовать кощунственному изображению алтаря и священника, загоревшегося во время поднятия Святых Тайн. После радостного приема народа, приветствовавшего ее как королеву, и проявления религиозного фанатизма, угрожавшего ей как католичке, Мария возвратилась в Голируд, где ей поднесли от имени города большой серебряный вызолоченный ларец. Она приняла подарок со слезами на глазах, и по ее волнению можно было судить, как глубоко она страдала.

      – Мое сердце разрывается, – рыдая, обратилась она к Марии Сэйтон, – они издеваются над моей верой и играют с куклой, носящей их корону.

      – Мужайтесь, – прошептала фрейлина, – не унывайте! Час возмездия настанет, когда возле вас будет супруг, который твердой рукой смирит мятежников. Вы терпите во имя церкви, поэтому ищите утешения в молитве!

      – Бедная Мария! – сказала королева, горько улыбнувшись. – А разве ты нашла утешение?

      Мария Сэйтон вспыхнула, но твердым голосом возразила:

      – Я имею то утешение, которое мне необходимо; а если моя душа страдает, то лишь потому, что я вижу, как вы несчастны.

      – Чудная, родная Франция! – вздохнула Мария Стюарт. Но вдруг, как бы пробудившись от грез, она встрепенулась, ее глаза метнули искры, а губы искривились принужденной улыбкой. – Я сделаю, как они хотят, но это будет им же во вред. Они не увидят больше моего грустного лица, потому что не имеют сострадания к моим слезам. Я забуду то, что предано забвению, и постараюсь стереть грустные воспоминания; но муж, которого я себе изберу, должен сокрушить мятежников. Моей церкви объявляют войну, глумятся над моей верой; пусть так, но этой церковью я хочу одержать победу.