Трагедия королевы. Луиза Мюльбах

по Парижу, и предложение прокурора уже ходило по рукам. Оно гласило:

      «Кардинал де Роган обязан в присутствии генерального прокурора признать пред членами парламента, что он, дерзким образом действуя от имени королевы, оказался замешанным в дело покупки бриллиантов; что еще более дерзко осмелился поверить, будто королева назначила ему в ночное время свидание, в чем и просит прощения у их величеств в присутствии всего суда. Далее кардинал обязан сложить с себя на известное время звание главного хранителя кассы по раздаче милостыни, удалиться от двора, королевского дома и тех мест, в которых обитает королевское семейство, а до приведения в исполнение приговора должен оставаться в заключении».

      Это предложение прокурора было встречено как друзьями кардинала, так и врагами королевы с гневом и негодованием; они громко порицали холопскую угодливость этого человека перед троном, изобретая всевозможные клеветы: ведь, возможно, что королева переманила на свою сторону судей благодаря своему кокетству; возможно даже, что она каждому судье обещала назначить свидание!

      – Пусть судьи оправдают ее! – шипел Марат. – Ее осудит сам народ! Народ неподкупен, подобно божеству! Он не даст обмануть себя историей с подделанными письмами.

      – Да, да! – кричали вокруг него. – Не дадим обмануть себя! Королева умеет сочинять любовные письма!

      – Королева – мастерица на разные штуки! – кричал в другой стороне площади пивовар Сантерр. – Она захотела отомстить кардиналу за то, что он когда-то пожаловался на нее ее матери, императрице, за то, что у нее дурные манеры, что она неприлично вела себя; и вот она влюбила в себя несчастного кардинала, а потом послала к нему на свидание красивую мадемуазель Оливу.

      – Погодите, и не то еще будет, – громко хохотал сапожник Симон, – кардинал принял какую-то девчонку за королеву Франции, а я уверен, дорогие братья, что мы доживем до того времени, когда королева будет мести улицы, чтобы благородный, великодушный народ не запачкал ног в грязи!

      Громкий хохот покрыл эти слова, и в нем потонул единственный крик возмущения и гнева, раздавшийся в толпе. Это вскрикнул человек, одетый в скромный костюм горожанина и с трудом протискавшийся к самым дверям Консьержери. Никто не слышал его, никто не обратил внимания на молодого человека со смелым, решительным лицом, который слушал злые речи и неприличные шутки с горящими от гнева глазами и стиснутыми губами.

      Добравшись до самых дверей тюрьмы, он устремил на них взгляд, полный страстного ожидания. Дверь отворилась, когда солнце уже зашло, и из нее вышел человек. Толпа разразилась бурными изъявлениями радости, но тотчас стихла, заметив, что вышедший человек – не пристав, который с высокого крыльца оповестил бы о результате суда, а кто-то из мелких служащих Консьержери. Он с самым равнодушным видом сошел со ступеней в толпу, которая встретила его возгласами разочарования и закидала вопросами: скоро ли вынесут приговор, оправдали ли кардинала?

      – Я ничего не знаю, но,