Последние римляне. Теодор Еске-Хоинский

язычников с бешенством раздразненного зверя обрушилась бы тогда на недругов старых богов и разнесла бы их в прах.

      Уполномоченный христианского императора не мог взять на себя ответственность за бесцельную резню, так как его первой обязанностью было охранять последователей истинного Бога.

      Винфрид Фабриций принял это во внимание и, повернув к Палатину, подъехал к префектуре, соскочил с коня и отдал его одному из солдат, стоявших на карауле перед дворцом.

      – Воевода Италии просит об аудиенции, – сказал он глашатаю в передней. – Мое дело не терпит замедления.

      Невольник, несмотря на такое заявление, не спешил с докладом. Не трогаясь с места, он сказал небрежно:

      – Пресветлый префект разбирает теперь спор между городами Равенной и Сииной. Не знаю, может ли он сегодня принять твою знаменитость.

      – Делай, что тебе говорят! – повелительно произнес воевода.

      Глашатай пожал плечами.

      – Мне нельзя прерывать суд пресветлого префекта, – ответил он.

      И, прислонившись к стене, он закинул ногу на ногу.

      Воевода побледнел.

      Этот негодяй с бесстыдным лицом холопа относился к нему с видимым неуважением. И он, несомненно, был также идолопоклонник и ненавидел представителя христианского правительства.

      Винфрид Фабриций видел вокруг себя многозначительные улыбки. Над ним издевались ликторы и рабы префекта.

      Тогда он схватил глашатая за ворот и крикнул, проталкивая его в залу:

      – Делай, что тебе приказывают, презренный червь!

      С уст челяди мгновенно исчезли иронические улыбки. Ликторы и невольники выстроились, как солдаты перед начальником.

      Из залы доносился громкий голос префекта. Он делал кому-то выговор.

      Глашатай тотчас же возвратился и, бросив исподлобья на воеводу взгляд побитой собаки, приподнял перед ним занавеску.

      Никомах Флавиан действительно разбирал спор между двумя соседними городами, но дело было уже окончено.

      Когда воевода показался в зале, декурионы Равенны и Сиины выходили из нее.

      Префект восседал на священном кресле, окруженный, как всегда, чиновниками. Увидев Фабриция, он сказал:

      – Твоя знаменитость приказывает докладывать о себе особенным способом.

      – Потому что особенным способом слуги твоей пре-светлости встречают послов императора, – отвечал воевода.

      – Глашатай будет наказан за дерзость, – сказал Флавиан, – а все-таки ты, воевода, не забывай, что тот оскорбляет божественного и вечного императора, кто нетерпеливо врывается к его непосредственному заместителю. Твоя горячность объясняется только молодостью.

      Он поправил полы тоги, оперся правой рукой о подлокотник кресла и добавил официальным тоном:

      – Глашатай доложил мне, что твое дело не терпит замедления.

      – Мое дело касается только префекта претории, – ответил Фабриций.

      Флавиан понял,