Отражение. Вадим Панов

из свечей догорела, алое сияние погасло, и магический круг помертвел, колодки исчезли, я выхожу из квадрата, делаю несколько шагов, с удовольствием разминая застоявшиеся ноги, подхожу к мертвецу, наклоняюсь и беру чашу.

      В ней действительно кровь.

      Теплая.

      – Спасибо за твой дар, – произнес я слова, которые сами пришли в голову. – Я принимаю его и клянусь блюсти договор, чего бы мне это ни стоило: силы, времени или живота. Я сделаю, что обещал. Я поклялся.

      Тогда я понятия не имел, что означают слова. Но если бы знал – все равно бы произнес, ведь в этих словах была моя суть.

      Кровь оказалась густой и сладковатой, пить ее не доставляло удовольствия, но пришлось. А когда я одолел последний глоток, темный асфальт втянул в себя и квадрат, и круг, и символы, и свечи, и пустую чашу, которую я отшвырнул.

      Остался лишь мертвец.

      Неинтересно.

      Я сделал шаг.

      Смерть, собирающая воск, отошла в сторону, в тень. Решила вернуться за своей собственностью чуть позже.

      Разумно.

      Я огляделся.

      «Где Ольга?»

      Чутье подсказывало, что в квартире, которой принадлежит второе окно слева по дальней стене, ее нет. Но где она?

      Почему не встретила?

      Зажглись тусклые фонари. Над каждым подъездом и один – в арке. И в их свете я разглядел на стене искусное граффити: тяжелую собачью морду, грозную на вид, но при этом – неуловимо мягкую. Сторожа, а не бандита, сильного, но не злого. Я подошел к изображению, постоял, разглядывая собаку, затем протянул к морде руку и… И вовремя ее отдернул, не позволив себя цапнуть.

      – Хитрый, – проворчала призрачная тварь.

      Заклинание отпускало ее не дальше чем на полметра от стены, так что я находился в безопасности.

      – Проголодался?

      – Я не ем мяса, – ответил пес. – Я его рву.

      – Я не чужой.

      – Тебе здесь не рады.

      – Ответь, где Ольга, и я уйду.

      Пес посмотрел мне в глаза, оценивая искренность, рыкнул коротко, а потом неохотно протявкал:

      – Я давно не видел Ольгу.

      – Она переехала?

      – Говорят, умерла.

      У меня задрожали пальцы. Ее нет в окне, потому что она умерла? Может ли призрачная тварь лгать мне? А если может, то зачем?

      – Ты видел похороны? – хрипло спросил я.

      Пес понял мое состояние: в лающем голосе появились сочувственные нотки.

      – Днем я сплю, – прогавкал он с сожалением.

      – Ты видел похороны? – повторил я, глядя на дрожащую руку.

      Мою. Правую. Руку.

      Когда я думал, что Ольги нет, рука начинала дрожать. А внутри появлялось нечто настолько черное, что я боялся его больше, чем воск боялся меня.

      – Я не видел похороны, – ответил пес.

      – Закрой глаза и расслабься. Я не причиню тебе зла.

      Он подчинился. И не цапнул, поскольку знал, что я могу навсегда стереть его со стены.

      Он подчинился. Я положил руку на теплый лоб, почувствовал мягкость короткой шерсти, но заставил себя отвлечься от мешающих ощущений и сосредоточиться на том,