Охота на мудрецов. Дэлия Мор

потому что это ты, Мотылек.

      Комната взрывается и гаснет. Я каменею в пустоте и перестаю чувствовать. Совсем. Вывод Наилия логичен и его почти невозможно опровергнуть. Чей-то хитрый план или усмешка вселенной, подстроившей все случайности? Забываю про нож, про разгневанного генерала и думаю. Перебираю лица, события, слова, взгляды как бусины на нитке. Одну за другой, не перемешивая и не меняя местами. Так, как они шли перед глазами. Все ровно, гладко и лишь одна зазубрина царапает палец.

      – Почему ты не боишься? – глухо спрашивает генерал.

      – Потому что я не предатель.

      Мой голос звучит сухо и безжизненно. Я – мудрец. Эмоциональный труп.

      – Создатель сам пошел за мной на пустырь. Знал, что если попадется – накажут. А прощаясь, сказал: «я тоже читаю предсказания Поэтессы».

      Белая пустота идет рябью. Я тяну воздух носом и узнаю эдельвейс. Чистый, тонкий, ускользающий. Генерал не убирает нож, но давит уже слабее.

      – Поэтесса написала про нас с тобой и про катер, – продолжаю я войну фактов, – а днем раньше про дверь и мастер-ключ. Красивый вышел стих, я сама едва догадалась.

      Я надеюсь, что выстроенная в сознании генерала картинка рушится. Снова рассыпается разрозненными фрагментами. Иначе конец. Ждет меня полет с перерезанным горлом от края каменистой тропинки в пропасть. Наилий еще чуть-чуть расслабляется, и запах эдельвейса становится резче.

      – Предатель кто-то из ваших?

      – Нет, – тихо выдыхаю я. – Никто из тех, с кем я говорила и кого видела за те дни.

      Осторожно касаюсь пальцами запястья руки с ножом и пытаюсь отодвинуть от горла. Наилий не дает.

      – Почему ты в больничной одежде? – цедит он сквозь зубы, – Флавий должен…

      – Я была в платье, – быстро перебиваю, – лейтенант Прим все сделал, как ты приказал. Я сама переоделась только что.

      – Почему?

      – Мне так удобнее.

      От генерала еще тянет злостью и болью, но ураган превращается в легкий сквозняк.

      – Не хочу тебя больше видеть в больничном, – твердо говорит Наилий, отпускает мои волосы и оттягивает треугольный вырез рубашки, – никогда. Ты поняла меня?

      Моё робкое «да» перекрывает треск разрезаемой ножом ткани. Я вздрагиваю, закрываю глаза и шарахаюсь от острого лезвия назад. Раскромсав рубашку на две половины, генерал прячет нож обратно в карман и сдергивает белую ткань с моих плеч.

      Закрываюсь, обнимаю себя руками, пряча обнаженную грудь, а он не обращает внимания. Толкает в спину, пока не встаю на колени. Больничные штаны не режет, просто снимает вместе с бельем. Легкий ветерок из открытого окна пробегает по обнаженной коже, я сжимаюсь от холода и страха. Наилий обнимает сзади. По-прежнему одетый.

      Напряжение нарастает, но теперь оно другое. Что со мной будет делать генерал, я чувствую спиной. Все еще прикрываю грудь и пытаюсь если не встать, то отползти. Тщетно.

      – Не пущу, – упрямо говорит Наилий и держит за бедра.