Сны спящей красавицы. Принцип матрёшки. Маргарита Сосницкая

p>Пощады для которой нет

      Ни от людей, и ни от звезд,

      Мне шлющих неустанно своей со-ведъ.

      Корректор Михаил Воронков

      © Маргарита Сосницкая, 2018

      ISBN 978-5-4490-1974-5

      Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

      Маргарита Станиславовна Сосницкая —

      родилась в селе Рудовка Сватовского р-на Луганской области. В 1985 г. закончила Литинститут им. А. М. Горького. Издала четыре поэтических сборника «Опиум отечества», просто «Поэзия», «Молоко Жаръ-птицы», «Молчание Кассандры». В Москве в «АСТ. Астрель» изданы роман «София и жизнь» в 2003 и сборник прозы «Четки фортуны» в 2008, а также в изд. «Современный писатель» сборник рассказов «Записки на обочине», публицистики «Трава под снегом» и «Книга Притч» в 2002, 2004 и 2008 гг., участвовала в сборнике «Русские в Италии», изд. «Русский путь», Москва. В журнале «Наше поколение» (Кишинев) 2011—2012 гг. вышел роман «Битва розы». Многочисленные статьи, эссе, рассказы, поэтические подборки появлялись на страницах различных газет, журналов («Слово» – и журнал, и газета, «Постскриптум» СПб, «Наш современник», «Москва», «Дон» Ростов-на-Д., «Дикое поле» Донецк, «Мрiя» Северодонецк, «Тамыр» Алматы, «Философия хозяйства», «Юность», «Бийский вестник», «Южная звезда» (1/2011, Ставрополь), альманах «Крылья» (8/201, Луганск) и др.), «Литературные знакомства», «Север», №7+8/ 2017, Петрозаводск. Хобби – ФотоМаргана и танец. Член Союза Писателей России.

      Цвет папоротника

      – Это ты, Серый? Заходи. Давно тебя не было. Как нога? Хромаешь?

      А-а, то-то, мог бы даже и не хромать. Помнишь, я тебя такого махонького волчонка – в двух горстях помещался – с лапой перебитой домой принес?

      А-а, то-то, все помнишь… Охотники – звери, мать кормящую, волчицу застрелили. А что у тебя шерсть по верхам рыжей стала? Зверь ты, зверь, тварь безответная. Что так смотришь? Ответа ждешь? Только что я тебе отвечу? Ты сам знаешь…

      Иди, иди ближе…

      Я ведь не любил Наталку вовсе. Просто приманивало меня ее сходство с коровой. Вроде бы ничего похожего, однако в общем, в выражении рук, в стойке, что-то такое же теплое, беззащитное…

      Я очень любил коров. Вообще скотину: лошадей, свинок… Но коров особенно. Из-за этого пошел в сельхозинститут. Никак не мог дождаться конца науки, когда с живыми коровами обретаться буду. «Теория суха, но зеленеет жизни древо…«Да-а, приехал я зоотехником в село Куракино. На меня ходили смотреть, как в кино. Видали, мол, дурня, все в город бегут, а этот к нам. А у них лес, Боже ты мой, сказочный! Дом кирпичный мне сразу дали в три комнаты (а сколько в городе в общежитии маяться б…). И до фермы три минуты пешком. Даже запах свежего коровьего навоза там хорош, что-то здоровое в нем, исконное, теплое.

      А глаза у коров или даже свиней! Вот как у тебя, Серый. Целая душа в них, переливчатая, с характером. Только ты, волчина, дикий и хищник, их же мясом живешь, а они травкой и желудями. Не дураки в Индии, корова у них – священное животное. По мне есть ее мясо все одно, что человечину, а зарезать теленка все равно что пятилетнего мальчишку. Я мяса не ем по убеждению. Наталка не ела его вообще – бабка не приучила.

      Жили они, бабка с Наталкой, в крайней скромности. Хатёнка в землю по пояс ушла, трава заслоняла крохотные оконца.

      В бабке все давно отыграло. Вид она имела ходячей покойницы. Высушенная, коричневая, молчащая, временами зловещая-вещая. Пенсионный возраст ей вышел еще до Советов, и потому в колхозе она никогда не работала. Наталкина мать, говорят, пропадала в городе и про дочку вспоминала под Новый год, присылая посылки с мохеровыми кофтами и гостинцами.

      По хозяйству почти все делала бабка. Ее огромный огород до мелкого клочка был засеян и возделан, даже лен она растила, трепала, мыла, ткала, отбеливала, шила из него себе и Наталке одежды. Оттого и ходила Наталка в платьях, как ни у кого, – длинных, простых по-рубашечному, подвязанных пояском. Она частенько бралась помогать бабке.

      – Не надо тебе, – останавливала та. – Сама справлюсь. Красуйся, пока молодая…

      И Наталка плела венки, нанизывала бусы из рябины, которые так шли к ее черным, блестящим глазам.

      В школу она уже отходила. Кончала восьмой класс. Из села уезжать не хотела, а что делать – еще не поняла.

      Говорили (и то слухи, как духи; очевидцы все перевымерли), что бабка («И не бабка она мне вовсе, – как-то призналась Наталка, – прабабка, а то и еще давнее…») в молодости ворожила, врачевала и во всяком зелье толк знала. Сама помещица, графиня Бело-Куракина, к ней захаживала… Да случилось, опоила ворожка парня молодого на его свадьбе… Сердце он ей вызнобил, а венчался с другой… Он был сыном богатых отца с матерью. Те шуму не поднимали, пришли с дядьями под вечер к ворожке и поволокли в проруби топить. Босую, одной сорочке… Проломили полынью и туда старуху – молодую в то пору. И что же? Лед тает, точно воск, а старуха на воде качается, как пустая бутылка. Лед из-под ног уходит, едва на берег успели отбежать, кольями ее оттуда пыряют, а она всплывает.

      Зимой