Мичман Хорнблауэр. Сесил Форестер

тогда капитан взглянул на серое небо, на зарифленные марсели, посмотрел на нактоуз и компас.

      – Встречный ветер для курса на Англию, – заметил он.

      – Да, – кратко отвечал Хорнблауэр. Он не хотел, чтобы француз догадался об его отчаянии и трепете.

      Капитан внимательно прислушался к движениям судна у них под ногами.

      – Что-то она тяжело идет, вам не кажется? – спросил он.

      – Возможно, – отвечал Хорнблауэр. «Мари Галант» была ему незнакома, как, впрочем, и любой другой корабль, поэтому он не имел своего мнения, но и невежества обнаруживать не хотел.

      – Она не течет? – спросил капитан.

      – Воды нет, – отвечал Хорнблауэр.

      – А! – сказал капитан. – Но в льяле воды и не будет. Мы же рис везем, вы должны помнить.

      – Да, – сказал Хорнблауэр.

      В тот миг, когда до него дошел смысл сказанного, он с трудом смог сохранить невозмутимый вид. Рис впитывает каждую каплю воды, проникшую в корабль, так что обнаружить течь, замеряя уровень воды в льяле, невозможно – но каждая капля уменьшает плавучесть корабля.

      – Один выстрел с вашего проклятого фрегата попал нам в корпус, – сказал капитан. – Вы, конечно, осмотрели повреждение?

      – Конечно, – смело соврал Хорнблауэр. Однако, как только ему удалось поговорить с Мэтьюзом, тот сразу нахмурился.

      – Куда попало ядро, сэр? – спросил он.

      – Куда-то с левой стороны, ближе к носу.

      Они с Мэтьюзом свесили головы через борт.

      – Ничего не видать, сэр, – сказал Мэтьюз, – спустите меня за борт на булине, может, я что увижу, сэр.

      Хорнблауэр готов был уже согласиться, но передумал.

      – Я сам спущусь за борт, – сказал он.

      Ему некогда было разбираться, что его к этому побудило. Отчасти он хотел видеть собственными глазами, отчасти – твердо усвоил, что нельзя отдавать приказ, который не готов выполнить сам; но главное, он хотел наказать себя за преступное упущение. Мэтьюз и Карсон обвязали его булинем и спустили за борт. Хорнблауэр повис рядом с бортом над пенящимся морем. Корабль накренился, и море поднялось навстречу – он в одно мгновение промок до нитки. Когда корабль наклонялся, Хорнблауэра отбрасывало от борта и тут же с размаху швыряло о доски. Матросы, державшие линь, медленно двигались к корме, давая ему возможность внимательно осмотреть весь борт над ватерлинией. Пробоины нигде не было. Об этом Хорнблауэр и сообщил Мэтьюзу, втащившему его на палубу.

      – Видать, она под ватерлинией, сэр. – Мэтьюз сказал вслух то, о чем Хорнблауэр думал. – Вы уверены, что ядро попало, сэр?

      – Да, уверен, – резко отвечал Хорнблауэр. Волнение, недостаток сна и чувство вины до предела напрягли его нервы: он мог или говорить резко, или разрыдаться. Но он уже знал, что делать дальше – решился еще тогда, когда его втаскивали на борт.

      – Мы положим ее в дрейф на другой галс и попробуем снова, – сказал он.

      На другом галсе судно накренится на другую сторону и пробоина, если она есть, будет не так глубоко