Вудсток, или Кавалер. Вальтер Скотт

я бы уж вытащил из могилы кости этого проповедника порока и разврата и бросил бы в первую попавшуюся навозную кучу. Я посмеялся бы над памятью о нем, освистал бы его.

      – Ну, наконец-то сказал острое словцо! – заметил егерь. – Для бедного Уила свист – хуже всего!

      – Долго еще этот господин говорить будет? – шепотом спросила Фиби. – Право, он здорово рассуждает, вот только бы понять, что к чему. Счастье его, что барон не видит, как он обращается с его книгой. Благослови нас Боже, тут уж не миновать бы кровопролития. Как ты думаешь, Джослайн, это у него колики? Может, дать ему стаканчик водки?

      – Помолчи-ка, девушка, – сказал егерь, – он сейчас заряжает пушку для следующего залпа, и пока он так закатывает глаза, крутит головой, сжимает кулаки, шаркает и топает ногами, он ничего вокруг не замечает. Клянусь, если бы у него был кошелек на поясе, я бы его срезал, а он бы ничего и не заметил!

      – Полно, Джослайн, – остановила его Фиби, – если случится так, что он поселится здесь, осмелюсь сказать, такому господину легко будет прислуживать.

      – Ну, уж это не твоя забота, – прервал ее Джослайн. – Лучше скажи-ка мне скорее, что там есть в кладовой?

      – Особенно не разживешься, – ответила Фиби, – холодный каплун, немножко варенья, пирог с олениной и со всякими приправами, да еще пара караваев хлеба – вот и все.

      – Ну, на худой конец и это сойдет! Прикрой-ка свою стройную фигурку плащом, положи в корзину пару тарелок и полотенец – у них ведь там нет ничего, снеси туда каплуна и хлеб, пирог пусть останется мне и этому солдату, а вместо хлеба будет у нас корка пирога.

      – Ладно, – согласилась Фиби, – тесто для пирога я сама готовила, корка толстая, как стены башни Прекрасной Розамунды.

      – Значит, две пары челюстей ее не сразу перегрызут, – сказал егерь. – А что там есть выпить?

      – Только бутылка аликанте, да еще бутылка белого вина, да глиняный кувшин водки, – ответила Фиби.

      – Забери бутылки в корзину, – сказал Джослайн, – не лишать же баронета вечернего стаканчика, и лети в хижину, как птица. На ужин хватит, а утро вечера мудренее. Что это? Мне показалось, будто этот парень косится на нас… Нет, он только глазами ворочает – видно, задумался. Глубоко задумался! Все они больно уж глубокие! Ну, а этот-то, черт возьми, бездонный, не знаю уж, измерю ли я его глубину до рассвета! Ну, беги, Фиби!

      Но Фиби была сельская кокетка, она понимала, что положение Джослайна не давало ему возможности должным образом ответить на вызов, и шепнула ему на ухо:

      – Ты как думаешь, друг нашего баронета, Шекспир, и вправду изобрел все те дурные штуки, о которых говорил этот господин?

      Шепнув это, она побежала прочь, а Джолиф, погрозив ей пальцем в знак того, что рассчитается с ней, пробормотал:

      – Беги-ка, Фиби Мейфлауэр, никогда по траве Вудстокского парка не ступала нога легче твоей, никогда здесь не было сердца простодушнее твоего. Ступай за ней, Бевис, проводи ее к нашему господину в мою хижину.

      Огромный пес, как слуга,