Пертская красавица. Вальтер Скотт

увалень, – закутался в пунцовый плащ, навесил поверх плаща охотничью сумку и, напоминая в таком виде красную подушку для булавок, взгромоздился на большое, высокое седло, в котором он сидел не верхом, а точно птица на жердочке. Седло с взобравшимся на него седоком обхватывало хребет большой, тяжелой в беге фламандской кобылы, напоминавшей верблюда: как тот, она задирала нос, на каждой ноге у нее висел огромный пук шерсти, а каждая подкова была в поперечнике со сковороду. Несоответствие между лошадью и всадником было слишком разительно, и если случайные прохожие только дивились, как такой коротышка сумел взобраться в седло, то его друзья с тревогой думали о том, с какой опасностью сопряжено для их товарища нисхождение на землю: всадник восседал так высоко, что не доставал каблуками до нижнего края седла. Шапочник прибился к Смиту и зорко следил за каждым его движением, норовя не отстать от него, ибо был убежден, что люди действия производят еще более внушительное впечатление, если держатся бок о бок. И он пришел в восторг, когда один балагур-подмастерье, сохраняя самый серьезный вид, без тени усмешки, громко провозгласил:

      – Вот она, гордость Перта, наши славные мастера – удалой кузнец из Милл-Уинда и храбрый шапочник!

      Правда, парень, вознося свою хвалу, упер язык в щеку и подмигнул такому же, как сам, шалопаю, но так как шапочник не увидел гримасы, он милостиво бросил ему серебряный пенс в награду за почтение к воителям. Щедрость Оливера собрала ватагу мальчишек, которые бежали за ним следом с хохотом и гиканьем, пока Генри Смит, обернувшись, не пригрозил отхлестать самого бойкого из них, скакавшего впереди. Мальчишки не стали ждать, когда это совершится.

      – Мы, свидетели, налицо, – сказал маленький человек на большой лошади, когда съехался с Саймоном Гловером у Восточных ворот. – Но где же те, кто должен поддержать нас? Эх, брат Генри! Внушительность – это груз скорее для осла, чем для горячего коня, у таких молодцов, как ты да я, она только стеснит свободу движений.

      – Я хотел бы видеть тебя хоть немножко обремененным этой тяжестью, достойный мастер Праудфьют, – возразил Генри Гоу, – хотя бы ради того, чтобы крепче держаться в седле, а то ты так подскакиваешь, точно пляшешь джигу без помощи ног.

      – Это я приподнимаюсь в стременах, чтобы меня не трясло, моя кобылка страшно норовиста! Но она носила меня по полям и лесам, и я не раз побывал с нею в опасных переделках. Так что мы с Джезабелью теперь неразлучны. Я ее назвал Джезабелью в честь кастильской принцессы{80}.

      – Ты, верно, хотел сказать – Изабеллой, – поправил Смит.

      – Что Изабелла, что Джезабель – это, знаешь, все одно! Но вот наконец и наш бэйли Крейгдэлли с этой жалкой тварью, с этой трусливой гадиной аптекарем. Они прихватили с собой двух офицеров городской стражи с патрулями, чтобы охранять, полагаю, их драгоценные особы… Кого я поистине не терплю, так это таких вот проныр, как Двайнинг!

      – Осторожней, как бы он тебя не услышал, – сказал Смит. – Поверь мне, добрый шапочник, этот худышка, этот мешок с костями может оказаться пострашнее,

80

Я ее назвал Джезабелью в честь кастильской принцессы… – Джезабель – английская форма библейского имени Иезавель. Иезавелью звали порочную жену израильского царя Ахава. Отсюда переносный смысл слова «джезабель» – «ведьма», «карга». Кроме того, кличка заключает и намек на масть: «изабелла» – темно-бурый цвет (а также и масть); название это связывается с легендой об испанской принцессе Изабелле, дочери короля Филиппа II (1556–1598), которая объявила, что не сменит рубашки, пока ее муж не овладеет нидерландским городом Остенде. Осада длилась три года. Упоминание о кастильской принцессе – анахронизм.