Полёт длиною в жизнь. Алекс Грей

тоненькие полоски, разделяющие плоскость на разноцветные квадраты. Но больше всего меня покорил вид Эйфелевой башни с высоты полёта. На связке ключей у меня висит небольшой брелок-макет Эйфелевой башни. И вот, когда мы пролетали над Парижем, я увидел эту башню. Тогда я увидел её впервые, она была маленькая, словно игрушечная. Я достал из кармана ключи с брелоком и сравнил их. Они мало чем отличались, даже по размеру они были похожи. И вот первое впечатление от Эйфелевой башни так и закрепилось в моей памяти. Теперь она для меня маленькая, окружённая яркой зеленью и игрушечными домами. Позже, я много раз бывал возле неё, поднимался на самый верх, но всё равно воспринимаю её такой, какой увидел её тогда из иллюминатора самолёта.

      В этот раз самолёт набрал высоту, сделал разворот над Парижем и мы быстро погрузились в густые облака. Эйфелева башня лишь на несколько минут мелькнула вдалеке и скрылась под толстым слоем серых осенних французских туч.

      Мои друзья говорят, что самый приятный момент в полётах – это когда бортпроводницы разносят еду и выпивку. А меня это бесит, потому что я люблю спать в самолётах или просто читать. А когда я сплю, читаю или смотрю фильмы, то шастающие туда-сюда стюардессы меня просто раздражают.

      – Прошу прощения, что пожелаете? – Я только закрыл глаза, и это были самые худшие слова, которые я мог только услышать, сидя в этом кресле. Я решил притвориться спящим и не реагировать.

      – Вы что будете пить? Виски, Бурбон или Шампанское? – Это был уже другой голос, мужской, и принадлежал он явно не бортпроводнице, и я открыл глаза. Надо мной практически нависало 180 сантиметров идеальной французской женской фигуры, обтянутой вишнёвого цвета униформой, с идеально белыми зубами в ореоле ядовито красных губ, и всё это завершалось платинового цвета волосами, собранными в обычный детский хвост.

      – Это Вы меня спрашивали сейчас? – Выдавил из себя я, пытаясь совместить вид этой стюардессы с только что прозвучавшим голосом.

      Красные губы вытянулись в ещё более широкой улыбке, обнажая ещё больше неестественно-фарфорового цвета зубы.

      – Нет, это уже я Вас спрашивал, просто мне показалось, что Вы сильно нервничали при взлёте, и сейчас Вам очень не помешало бы выпить чего-нибудь. – Я так был увлечён взлётом над Парижем, что даже не заметил своего соседа по креслу. Слева от меня сидел обычный мужчина моих лет, в руках он держал уже почти пустой стакан с жёлтого цвета жидкостью. – А ещё я подумал, что Вы не говорите по-французски и я Вам решил помочь с переводом. – Сказал он, улыбаясь.

      – Ну, хорошо, – обратился я уже к бортпроводнице на французском, что, похоже, расстроило моего соседа, – А у Вас есть шампанское, но только «брют»?

      – Нет, у нас только полусладкое. Но оно очень хорошее, настоящее французское. – Ответила бортпроводница.

      – А вот у меня есть как-раз «брют», – обрадовался мой сосед и, покопавшись в своём кейсе, добыл оттуда бутылку «Dom Pérignon».

      – Как Вы её пронесли на борт? – удивилась стюардесса и насупила брови, что сделало её смешной.

      – А я всегда проношу на борт шампанское и пью его, возвращаясь из Парижа, потому что Париж без шампанского – не Париж. Будете с нами?

      – Вы что? Я же на работе. И по правилам, я должна запретить Вам распивать спиртные напитки во время полёта.

      – А если без правил? – Улыбнулся сосед и прошептал. – А если без правил, то Вы просто настолько очаровательны, что Вам совсем не идёт быть строгой и злой. Вы, лучше, принесите нам бокалы.

      – Хорошо, – Так на неё подействовал комплимент, что она опять улыбнулась, обнажив все свои зубы, потом наклонилась к нам и прошептала, – только чтобы никто не видел. Тем более, что сегодня есть повод…

      – Какой ещё повод? – спросил я.

      – Ну, есть повод, какая разница, пейте, но я вам не разрешала, если что.

      – Конечно, никто ничего и не заподозрит.

      Он разлил в принесённые бокалы шампанское, сунул один мне в руку и сказал:

      – А вы не знаете, про какой повод она говорила? Нет, ну тогда за Париж. И за Вас!

      – За меня? А чего это за меня? – Удивился я. – Мы же даже не знакомы.

      – Так давайте знакомиться, хотя… – Он сделал глоток и прикрыл глаза.

      – Что хотя?

      – Хотя, мы уже знакомы. Немного. Ну, точнее, я то с Вами хорошо знаком, Вы же Антон, да? А вот Вы меня, наверное, не помните.

      – Так Вы напомните. – Ответил я.

      – Ну, я в прошлом году делал с Вами интервью. Точнее, интервью у Вас брала наша сотрудница из журнала, а я его уже писал, и в журнале оно вышло уже под моим именем. Вы тогда с концертом в Токио выступали.

      – Так Вы из журнала «Музыка мира»? Вы Ник… Сейчас вспомню… Ник Челерман? Верно?

      – Точно! Вспомнили. Мы с Вами разговаривали по телефону и вносили правки в текст. А, вообще-то, я Николай и фамилия моя совсем не Челерман.

      – Николай? Ну, Ник… Николай – это понятно. А почему Челерман?

      – Челерман от слова cello. Это по-английски виолончель. Я в детстве бредил музыкой,