Три розы. Юрий Бурносов

будет пойман, – дабы сжечь его на костре или ободрать с него шкуру. Сейчас же, простите, толку от церкви для дела ни на грош.

      Хире Шпиеля слова Бофранка испугали. Он поспешил откланяться и пошел прочь не оглядываясь, а Бофранк в очередной раз посетовал на свой несдержанный язык и вернулся к “Хроникам”, чтобы узнать иноземные дела. Похоже, южный сосед грозил пресветлому королю войною; конестабль на своем веку войны ни разу не видел, да и неудивительно – последняя военная кампания случилась без малого полсотни лет назад, когда тогдашний король присоединял восточные земли. Конестабль с новым интересом оглядел фрегат, каковой уже направился в открытое море, вздев паруса, чуть поодаль от него шла на веслах низкая широкая бомбарда, черневшая жерлами мортир.

      Надобно бы поговорить с Жеалем – тот куда как более сведущ в дипломатических и прочих делах!

      Ведь согласно циркуляру, в случае объявления войны прима-конестабль Хаиме Бофранк вполне мог быть направлен в ополчение, ибо его чин равнялся офицерскому в армии. Правда, увечье позволяло надеяться, что сия чаша минет Бофранка, да и войны вполне могло не случиться. Как бы там ни было, конестабль не чувствовал себя готовым к ратным подвигам.

      Демелант назначил сегодняшнюю встречу в месте еще более странном, нежели в первый раз. Конестаблю было сказано ехать по Мощеному тракту до поворота к монастырю фелицианок, после чего отпустить экипаж и идти пешком по тропинке, что ведет в противную монастырю сторону, до тех пор, пока не обнаружится разбитый грозою дуб. Так Бофранк и поступил. После бесцельных скитаний по городу, подкрепленных парою стаканов вина и жареной курицей в “Рыцаре и драконе”, конестабль отправился на двухколесной открытой повозке к указанному месту.

      Мощеным тракт именовался по старой традиции, хотя давно уже не был таковым – вымощенная горным камнем часть тянулась немногим более ста шагов за городские ворота, но и на ней булыжник от времени погрузился в почву, так что в непогоду проехать по тракту было столь же трудно, как и по любой другой дороге.

      Монастырь фелицианок возвышался на холме, освещенный лучами солнца, уже готовящегося к закату. Высокие сосны, окружавшие его, качал усилившийся к вечеру ветер, он же доносил до Бофранка мерные удары колокола – в монастыре звонили то ли к молитве, то ли к какому иному событию. Фелицианки избежали гонений, которым подверглись иные монашеские ордена, когда король по совету Броньолуса и епископов издал светский декрет и приказал выгнать из своих владений бертольдианцев, селестинцев и прочих новообъявленных отступников от веры – безразлично к их ордену, а также запретил своим подданным давать им убежище под страхом лишения имущества и наказания за оскорбление величества. Сестры-фелицианки славились тем, что безжалостно изнуряли плоть и видели жизнь свою исключительно в служении господу и страдании за грехи людские. Настоятельница монастыря, грейсшвессе Субрелия, слыла женщиной жестокой и своенравной, равно как и богобоязненной; в разгар борьбы миссерихордии с ересью она изрядно