Столп огненный. Кен Фоллетт

Он не заговаривал ни с кем о скором отъезде. Сильви не могла не заподозрить, что главной, если не единственной причиной столь скоропалительного убытия оказалась ее помолвка. Конечно, она попрекнула себя тем, что подошла опасно близко к тщеславию, – и прочитала про себя молитву, призывающую к смирению и уничижению.

      Следом за Гийомом заговорил Люк Мориак.

      – Жаль, что ты уезжаешь так скоро, Гийом, ибо у нас есть неотложное дело, которое мы до сих пор не обсудили, и дело это – ересь среди нас самих! – Люк воинственно выпятил подбородок и подбоченился, как ведут себя обычно многие мужчины, не вышедшие ростом, хотя сам он всегда был сторонником терпимости. – Многие из нас были потрясены до глубины души, когда Кальвин велел сжечь заживо Михаэля Сервета.

      Сильви, как и все присутствовавшие, знала, о ком говорит Люк. Сервет, ученый протестант, схлестнулся с Кальвином по вопросу о Троице[25]. Его казнили в Женеве, к изумлению и гневу людей вроде Люка Мориака, полагавших, что только католики истребляют несогласных с ними.

      – Это произошло пять лет назад! – недоуменно воскликнул Гийом.

      – А мы до сих пор не обсудили.

      Сильви воодушевленно закивала. Она была целиком согласна с Люком. Протестанты требовали терпения и терпимости от королей и епископов, которым противоречили; как же они сами могут преследовать инакомыслящих? Хотя и среди них находились те, кто, похоже, был хуже католиков с их религиозным пылом.

      Гийом примирительно махнул рукой.

      – Помните о дисциплине, братья.

      Ему явно не хотелось продолжать этот спор.

      Сильви разозлилась из-за его снисходительного тона.

      – Нам нельзя убивать друг друга! – горячо произнесла девушка. Обычно она не позволяла себе столь резких высказываний. Хотя женщинам разрешали говорить на собраниях, само собой подразумевалось, что молодым следует помалкивать. Но Сильви вдруг ощутила себя почти замужней женщиной – да и не могла молчать, когда речь зашла о таком событии. – Сервет сражался умом и своими сочинениями и ответа заслуживал того же, а никак не насилия!

      Люк Мориак утвердительно кивнул, очевидно ободренный столь неожиданной поддержкой, однако некоторые более старшие женщины принялись осуждающе качать головами.

      – Это не твои слова, – укорил Гийом. – Ты повторяешь Кастеллио, другого еретика.

      Он был прав: Сильви по памяти повторила отрывок из памфлета Себастьяна Кастеллио[26] «Нужно ли преследовать еретиков?». Впрочем, она читала и другие книги в мастерской своего отца, а потому знала тезисы протестантских богословов ничуть, пожалуй, не хуже самого Гийома.

      – Если угодно, вот тебе Кальвин, – сказала она. – Недостойно христианина выступать против тех, кто был отлучен от церкви. Это он изрек, когда его самого преследовали как еретика.

      Кое-кто из присутствовавших нахмурился, и Сильви сообразила, что зашла, должно быть, слишком далеко, обвиняя в двуличии великого Жана Кальвина.

      – Ты

25

Перу М. Сервета принадлежали трактаты «Об ошибочности догмата троичности» и «Диалоги о Троице», за которые он подвергся преследованиям со стороны инквизиции, но их заочная полемика по переписке с Ж. Кальвином велась вокруг трактата «Восстановление христианства», в котором Сервет отвергал идею предопределенности человеческих судеб и писал, что Бог, вопреки мнению Кальвина, не обрекает людей на адские муки – люди сами идут к этим мукам, совершая дурные поступки, наяву или хотя бы в мыслях. Считается, что Кальвин оскорбился на язвительные комментарии Сервета к его труду «Наставление в христианской вере». Так или иначе, богослова приговорила к казни инквизиция Вены, но он бежал в Женеву, где его арестовали уже протестанты. Сервета обвинили в отрицании Троицы и в савеллианстве (согласно этому учению, Лики Троицы суть «модусы» единого Бога).

26

Французский проповедник-протестант, идеологический противник Кальвина, казнь Сервета публично объявил убийством.