Столп огненный. Кен Фоллетт

или бумажная мастерская, сливали отходы в реку ниже моста; так продолжалось столетиями.

      Ролло думал, что завтра воскресенье и люди будут обмениваться новостями в церкви. К вечеру весь Кингсбридж узнает о судьбе «Святой Маргариты». Одни могут сочувствовать, как Сьюзан, а другие будут говорить, что сэр Реджинальд сглупил и позволил себя обмануть; и все, буквально все, станут смотреть на Фицджеральдов с жалостью и недоумением. Ролло словно наяву услышал, как горожане делятся друг с другом запоздалой мудростью – мол, Филберт всегда был скользким типом, никто не заключал с ним удачных сделок, и сэру Реджинальду следовало это знать. Юноша скривился, будто откусив кислый плод. Ему претила сама мысль о том, что на его семью станут взирать свысока.

      Но горожане заговорят иначе, когда Филберта арестуют за распространение ереси! Они увидят в этом заслуженное наказание. Будут говорить: «Не стоило мошенничать с сэром Реджинальдом, Филберт должен был это знать». Честь семьи будет восстановлена, и Ролло снова сможет с гордостью называть людям свое имя.

      Если только заставит Донала признаться.

      Ролло первым подошел к маленькому домику Глостеров. Дверь открыла женщина, в которой с первого взгляда угадывалась близкая родственница Донала.

      Едва завидев Осмунда, она всплеснула руками.

      – Господи, что еще натворил мой сын?!

      Ролло протиснулся мимо нее в дом. Осмунд вошел следом.

      – Не вините его, прошу, – сказала женщина. – Он сильно расстроился, вот и напился.

      – Ваш муж дома? – спросил Ролло.

      Ролло совсем забыл об этом. Что ж, тем проще.

      – А где Донал?

      – Сейчас позову.

      Женщина было отвернулась, но Ролло схватил ее за руку.

      – Когда я говорю с вами, вы должны слушать меня! Я не просил его позвать. Я спросил, где он.

      В ее карих глазах сверкнул гнев, и на мгновение Ролло почудилось, что женщина закричит – дескать, она вольна вести себя, как пожелает, в собственном-то доме; однако она совладала со своими чувствами, сообразив, должно быть, что упрямство лишь ухудшит положение ее сына.

      – Он в постели, – сказала она, опуская голову. – Первая дверь наверху.

      – Ждите здесь. Осмунд, пошли.

      Донал распростерся на кровати, даже не подумав раздеться, – снял только башмаки. В комнате изрядно воняло, хотя, похоже, мать проветривала за сыном, спьяну пускавшим ветры. Ролло потряс Донала за плечо. Тот приподнял голову и осоловело огляделся. Когда увидел Осмунда, он сел прямо и воскликнул:

      – Господи Иисусе, смилуйся!

      Ролло присел на край кровати.

      – Господь помилует тебя, если ты скажешь правду. Ты вляпался в беду, Донал.

      Юнец растерялся.

      – Э… О чем ты?

      – Не припоминаешь наш разговор в таверне?

      Глаза Донала забегали. Он честно пытался вспомнить.

      – Ну… смутно…

      – Ты сказал, что ходил на протестантскую службу вместе с Кобли.

      – Я не мог такого сказать!

      – Я