Царица-полячка. Оберегатель. А. И. Лавинцев

его на здоровье медведь заломал…

      – Вестимо так, – сказал другой лесовик, – медведь меньше зла творит, чем князь Василий; известно – Божья скотина…

      – А как князь мучил нас для забавы! А вон теперь лежит и не двигается… Видно, зверь-то лесной – не наш брат, лютовать под ним не моги…

      Князь Василий, беспомощный, жалкий, без сознания лежал на снегу среди этих явно враждебно настроенных против него людей.

      Пожалуй, и лучше было, что сознание покинуло его… Судьба, вырвав его из когтей одной опасности, кидала его в объятия другой, еще более грозной…

      – Расступись-ка, братцы! – раздался звучный голос того лесовика, который принял на рогатину медведя. – Дай мне взглянуть на князеньку!

      Голос этого смелого человека звучал как-то совсем особенно. В нем ясно слышались и злоба, и тоска, и нестерпимая мука. Люди расступились.

      – Ой, князенька, – прерывисто захрипел лесовик, – вот как нам встретиться пришлось… Бог-то все видит: бывает время, что и богатым поплатиться нужно… Так-то! Дайкось топор-то! – обратился он к ближайшему из товарищей.

      Тот в ужасе попятился.

      – Ой, ой! Пришибет он князя-то, – пронесся кругом тихий шепот.

      Лесовик злобно засмеялся.

      – Миловать не буду… – коротко произнес он и добавил с невыразимой тоской в голосе: – Сестренку, им для забавы замученную, вспомнил… Давай топор!

      Тут сказалось все, что накипело на душе этих измученных людей. Отуманенный клокотавшею в нем злобою человек видел перед собой тирана и не задумывался совершить кровавое преступление…

      – Разойдись, братцы, – выкрикнул лесовик, которому кто-то из товарищей сунул в руку топор, – я в грехе, я и в ответе, а вы ни в чем не повинны… У-ух! – размахнулся он топором.

      Но опустить удар на голову бесчувственного князя Василия ему не пришлось.

      – Не трожь! Чего ты? Или Бога позабыл! – раздался около него окрик, и чья-то сильная рука ухватила, как клещами, его руку и отвела в сторону.

      Это был вершник воеводы Грушецкого, Иван.

      – Не трожь, не моги, – повторил он, – вспомни, на какое дело идешь!

      – Ты чего? Тебе-то что? Наши счеты…

      – В них я не встреваюсь, – твердо ответил Иван, – а у нас на Руси лежачего не бьют… Видишь, князь-то словно мертвый валяется, а ты его такого-то пришибить задумал… Небось кабы он на ногах был, так не посмел бы… Брось, тебе говорю, топор, не то, смотри, худо будет! – И Иван изо всей силы сжал кисть руки лесовика.

      – Ты – чужой, – пробормотал тот, – нечего тебе промеж нас встреваться… Небось не тебя его княжеская лютость коснется… А он, наш князь-то, говорят тебе, хуже зверя лесного…

      – Пусть! – столь же твердо, как и прежде, возразил Иван. – Вот очнется он, лютый твой князь, и делай с ним, что тебе душа велит, а до тех пор не трожь, не дам!

      – И взаправду, Петюшка, – подошел кузнец, – дурное ты замыслил… Сердце-то ты свое потешишь, а потом каяться придется. И никакой поп тебе такого греха не отпустит. Потому, какой он враг сейчас? Малое дитя и то забрыкается, как топор