Фернандо Магеллан. Книга 3. Игорь Ноздрин

полотнища разбоя. Назначение капитан-генерала должно осуществляться по законам флота, а не по воле толпы. Жуан вспомнил об этом и не захотел подвергать себя опасности – не быть избранным на пост командира эскадры. Положение его было непрочным, следовало закрепить смену власти формальным актом.

      Незаметный писарь Баррутиа, дальний родственник Карвальо, сослался на опасность высадки на острове команд для общего сбора, посоветовал ему пригласить на флагман только офицеров и королевских чиновников, устроить совет, постараться утвердиться на нем в должности командующего. Жуану понравился план, он немедленно разослал гонцов с приглашениями на «Тринидад».

      К полудню начали прибывать соратники. Слуги Жуана вынесли из каюты вещи Магеллана и Барбосы, разложили на видных местах новые, с гербами хозяина. Дворянство Карвальо являлось сомнительным, но это не смущало его.

      Первым приплыл командир «Консепсьона», бывший сосед по каюте – Хуан Себастьян де Элькано, с боцманом Хуаном де Акурио и главным канониром Гансом Варгом, возглавившими команду «зачатников»[1].

      – Приветствую тебя, капитан! – напыщенно произнес Жуан. – Какие новости на твоем корабле? – спросил он, давая понять, что не собирается оспаривать руководство каравеллой.

      – Плохие, сеньор капитан-ген… – запнулся Элькано, но выпрямился и с улыбкой четко произнес: – Капитан-генерал!

      Карвальо полез обниматься. Половина дела сделана – его признали на «Консепсьоне».

      – Потом расскажешь, – отмахнулся он. – Сейчас у всех мало хорошего. Пойдем ко мне, поговорим как в былые времена, – и потащил баска в каюту, не дав ему пожаловаться.

      – А нам куда, ваша милость? – окликнул боцман капитана.

      – Подождите на палубе, – обернулся Элькано.

      – Обойдемся без них, – шепнул Жуан на ухо приятелю.

      В каюте на вычищенном ковре у кровати стояли стулья. В изголовье висел меч Жуана, свидетельствовавший о перемене власти. На стене вместо зеркала, предательски искажавшего черты кормчего, – доспехи. В углу у двери, где раньше помещался трехногий табурет раба, – копья, дротики, самострел, древко с выцветшей пропыленной маркой рода Карвальо. На полках навигационные приборы и карты вместо кубков с вензелями Магеллана и венецианского стекла Барбосы. На столе – золоченая чаша с фруктами.

      Карвальо пропустил Элькано вперед, жестом пригласил садиться и с улыбкой наблюдал, какое место выберет капитан. Хуан отодвинул крайний стул, оставил почетные места у окна другим офицерам. Жуан удовлетворенно отметил это, опустился в кресло.

      – Сколько у тебя людей? – спросил он, небрежно откидываясь.

      – Тридцать восемь, – доложил баск, разглядывая знакомый плащ кормчего, прикрывавший кровать.

      – Половина команды, – подсчитал Жуан.

      – Из них дюжина больных, – сообщил Элькано. – Некоторые серьезно, прочих надо выдрать, чтобы скорее поправились.

      – У

1

«Консепсьон» (исп.) – святое зачатие.