Антикварий. Вальтер Скотт

Картины, виденные мною самим в Эдинбурге, были такого же рода. Я зашел посоветоваться к своему адвокату, но застал его одетым в драгунскую форму с туго затянутым поясом и в каске; он готов был вскочить на коня, которого его писец (одетый стрелком) прохаживал перед дверью. Я пошел выругать моего ходатая по делам, пославшего меня за советом к сумасшедшему. И что же! Он воткнул перо в шляпу, вместо того чтобы водить им по бумаге, как в более разумное время, и изображал собой артиллерийского офицера. У моего галантерейщика оказался в руке тесак, словно он собирался отмеривать ткани им, а не положенным по закону ярдом. Счетовод банкира, получив распоряжение вывести сальдо моего счета, три раза ошибался: его сбивал строевой расчет, который он производит во время утреннего воинского учения. Захворав, я послал за хирургом…

      Стук сабли возвестил его приход.

      Глаза холодной доблестью блистали,

      И я не знал, увидев столько стали,

      Лечить меня он будет иль убьет.

      Я обратился к другому врачу. Но он тоже готовился к убийствам в гораздо более широких масштабах, чем это когда-либо признавалось правом его профессии. А теперь, возвратившись сюда, я вижу, что и наши высокоумные фейрпортские соседи заразились тем же доблестным духом. Я ненавижу ружье, как раненая дикая утка, и не терплю барабана, как квакер{108}. А тут на общинном выгоне гремят и грохочут, и каждый залп и раскат – это удар мне в сердце.

      – Дорогой брат, не говори так о джентльменах-волонтерах. Смею сказать, у них очень красивая форма. А на прошлой неделе, я хорошо знаю, они два раза промокли до нитки. Я встретила их, когда они шагали такие пришибленные, и многие очень кашляли. Я думаю, они терпят столько, что мы должны быть им благодарны.

      – А я смею сказать, – заметила мисс Мак-Интайр, – что дядя пожертвовал двенадцать гиней на их снаряжение.

      – Я дал их на покупку лакрицы и леденцов, – объяснил циник, – чтобы поощрить местную торговлю и освежить глотки офицеров, докричавшихся до хрипоты на службе отечеству.

      – Берегитесь, Монкбарнс! Мы скоро причислим вас к мятежникам!

      – Нет, сэр Артур, я кроткий ворчун. Я только сохраняю за собой право квакать здесь, в своем углу, и не присоединяю своего голоса к хору великого болота. Ni quito Rey, ni pongo Rey. Я не прочу королей и не порочу королей, как говорит Санчо{109}, но от всего сердца молюсь за нашего государя, несу общее бремя налогов и ворчу на акцизного чиновника. А вот, кстати, и овечий сыр! Он более содействует пищеварению, чем политика.

      Когда обед кончился и на стол были поставлены графины, мистер Олдбок поднял бокал за здоровье короля. Этот тост охотно поддержали как Ловел, так и баронет. Якобитские симпатии последнего давно успели стать всего лишь неким отвлеченным представлением, тенью тени.

      После того как дамы покинули столовую, лэрд и сэр Артур углубились в самые занимательные споры, в которых более молодой гость – из-за недостатка ли необходимой глубокой эрудиции или по иной причине – принимал очень мало

108

Квакеры – христианская протестантская секта, выступавшая против военной службы и войны.

109

Санчо Панса – оруженосец Дон Кихота Ламанчского.