Собрание сочинений. Последнее лето Форсайта: Интерлюдия. В петле. Джон Голсуорси

«Неужели вы думаете, что вас можно не заметить?»

      – Они все в Испании, – сказал он отрывисто. – Я здесь один, ездил в Лондон послушать оперу. Раволи хороша. Вы коровник видели?

      В эту минуту, полную неизъяснимой тайны и даже душевного волнения, он инстинктивно двинулся к этому кусочку собственности, и она пошла рядом с ним. Стан ее чуть покачивался на ходу, как у изящных француженок; ее платье было лиловато-серое. Он разглядел две-три серебряные нити в янтарного цвета волосах – странно, такие волосы, и темные глаза, и теплая бледность лица. Неожиданный, искоса брошенный взгляд этих бархатисто-карих глаз смутил его. Казалось, он возник где-то глубоко, чуть не в другом мире или, во всяком случае, у женщины, которая в этом мире живет только наполовину. И он сказал машинально:

      – Где вы теперь живете?

      – У меня квартирка в Челси.

      Он не хотел знать, что она делает, ничего не хотел знать; но наперекор ему вырвалось слово:

      – Одна?

      Она кивнула. Ему стало легче. И пришло в голову, что, если бы не случайная игра судьбы, она была бы хозяйкой этой рощи и показывала бы ее ему, гостю.

      – Все олдернейки, – пробормотал он, – самое лучшее молоко дают. Вот эта красивая. Эй! Мэртл!

      Песочного цвета корова, с глазами такими же мягкими и карими, как у Ирэн, стояла неподвижно: ее давно не доили. Она поглядывала на них уголком блестящих, кротких, равнодушных глаз, и с ее серых губ на солому стекала тонкая нитка слюны. В полумраке прохладного коровника пахло сеном, ванилью, аммиаком; и старый Джолион сказал:

      – Пойдемте в дом, пообедаете со мной. Обратно я вас отправлю в коляске.

      Он видел, что в ней происходит борьба; вполне понятно, с такими воспоминаниями!.. Но он хотел ее общества – хорошенькое лицо, прелестная фигура, красота! Он весь день был один. Возможно, что его глаза были печальны, потому что она ответила:

      – Спасибо, дядя Джолион. С удовольствием.

      Он потер руки и сказал:

      – Вот и отлично. Тогда идемте!

      И следом за псом Балтазаром они стали подниматься по лугу. Солнце светило им теперь почти прямо в лицо, и он видел не только серебряные нити, но и морщинки, достаточно глубокие, чтобы придать ее красоте утонченность (лицо на монете!) – отпечаток жизни, не разделенной с другими. «Поведу ее через террасу, – подумал он. – Она не просто гостья».

      – Что вы делаете целыми днями? – спросил он.

      – Даю уроки музыки, и еще у меня есть занятие.

      – Работа – что может быть лучше, правда? – сказал старый Джолион, подбирая с качелей куклу и расправляя ее черную юбку. – Я-то уж не работаю. Я старею. А какое это занятие?

      – Стараюсь помочь женщинам, которые попали в беду.

      Старый Джолион не совсем понял.

      – «В беду»? – повторил он; потом с испугом сообразил, что она подразумевает именно то, что подразумевал бы он сам, если бы употребил это выражение. Помогает лондонским Магдалинам! Какое непривлекательное, страшное занятие! Любопытство