Помоги ему, Господи. Валентина Викторовна Астапенко

к Анатолию и, успокоенная, заснула.

      Очнулась во второй половине следующего дня. Свекровь отпаивала меня молоком.

      – Дуришка ты, Иришка, ведь этим не отравишься…

      Я попыталась встать, однако ноги не слушались. Я сгорала от стыда.

      Толя изнервничался, глядя на моё поведение. Уже и ругался, и стращал, что бросит, а ребёнка не отдаст. Но для меня теперь это было неважно. Важнее – найти другой выход.

      …Уже завтра – на работу. Ну, какой теперь я работник? Что делать? Что делать? Ладно, сегодня лягу спать, потом что-нибудь придумаю. Пришло утро – а так ничего и не придумала.

      Отсидела в кабинете положенные восемь часов. За весь день заглянули только две учительницы. На бегу спросили, как здоровье, как ребёнок. Ответила кивком головы. Хотелось пойти к директору и честно признаться: «Толку от меня никакого, гоните в шею!»

      С неделю входила в свою колею. И тут я, наконец-то, «просыпаюсь». Боже мой, какой дикий «сон»! Чуть-чуть не наделала беды. Потихоньку, шаг за шагом, стала оценивать свои поступки. Могла ведь совсем оттолкнуть от себя мужа. Прости, милый мой Толик!

      …Катюшка становилась всё спокойнее, улыбалась по любому поводу, играла, за волосы таскала всех домашних. Скорей, скорей налаживать и выправлять, не всё ещё потеряно! Не всё…»

      «19.03.1972г.

      У нас много изменений. Живём теперь в посёлке, куда Анатолий получил направление. Катюшка уже самостоятельно рассуждает о просмотренных картинках в книжках, чаще просится гулять, сама умывается, выполняет наши мелкие поручения, стала разговорчива. Особенно любит механически повторять сказанное. Если трудное слово, взглянет вопросительно, прищёлкнет язычком – и давай раскрывать рот по количеству слогов. Сделает какое-то неуловимое движение во рту – и вот оно, слово, уже получилось, что-то вроде бульканья в воде. Многое понимает, обезьянничает. Толя любит с ней играть. Тогда в доме полно хохота, шума, неразберихи, беспорядка. Хотя дочка и побаивается его: отец бывает строгим, требовательным. Если сказал спать – ложится без разговоров. А ко мне отношение плёвое. Вернее, считает меня за хорошую интересную игрушку. Не угомонится перед сном, пока со мной не наиграется, не наговорится, не наплачется. И всё тянет резину: «есть хо́чу, пи́сать хо́чу, колека́ (молока) хо́чу, пи́тя дай, ка́ка буду, Катьку (куклу) дай». И я сижу рядом – рассказываю или пою. Потом, выйдя из себя, прикрикну. Ничего не помогает. Слёзы, улыбка, смех. Но стоит только отцу подойти к кроватке, как она сразу же закрывает глаза и засыпает.