Цветы в огне войны. Две судьбы. Виктор Булкин

сельского совета, что-то на тебя зуб точит, я же вижу, и все за это зерно, скорее всего.

      – Ладно, хватит, что-нибудь придумаем! Окрысился! Ему что, людей жалко, он что, о них печется? Ему главное – выполнять все приказы Сталина да райкома, следить за тем, чтобы они не нарушались.

      – Ох, не к добру все это, Ваня, чует мое сердце, этот твердолобый Давыдов волком на тебя смотрит.

      – Ладно, – буркнул Иван, – Бог не выдаст, свинья не съест – обойдется.

      Нет, не обошлось. Наталья как в воду смотрела, женское чутье ее не подвело, да и говорить со своим мужем ей больше не пришлось.

      Поближе к утру всех разбудил стук в дверь в сенцах. Наталья вскочила, разбудила Ивана, который только начал дремать. Вскочив с кровати, он крикнул: «И кто же это в такую рань к нам пожаловал?

      Кому не спится?».

      Иван в одной исподней вышел в сенцы, дверь уже почти снесли с петель, раздавались грубые речи в адрес хозяев:

      – Открывайте, именем Закона, это органы власти, есть дело! – кричали они.

      Иван спокойно открыл дверь, на пороге появился председатель сельского совета Давыдов, с ним несколько человек в военной форме:

      – Фирсов Иван Иванович, ты обвиняешься в антисоветской деятельности. У нас есть ордер на твой арест. Собирайся, на сборы дано тебе 15 минут.

      Иван обратился к Давыдову:

      – Кузьма, что это? Какая еще антисоветская деятельность, можешь объяснить?

      – Мое дело было только показать твою хату, разберутся, надо было думать раньше, когда дела делал, – проговорил Давыдов, пряча глаза.

      Иван сжал кулаки:

      – И все-таки это твоих рук дело, это ты написал на меня.

      Но ему не дали договорить, приказали быстро собираться и подчиняться приказам. Иван пошел в хату, стал собирать вещи, чекисты последовали за ним.

      – Антисоветская пропаганда, газеты, листовки имеются в доме? Один из них порылся на столе, где лежали книги и тетради девочек.

      Наталья, стоявшая в стороне, прижавшись к косяку, обомлела, побелела и только смотрела на мужа полными слез глазами, сердце отчаянно подсказывало, что это надолго, а может, и навсегда. Иван взял вещевой мешок, закинул его за плечо, подошел к испуганно сидевшим в кровати дочкам, поцеловал каждую из них, сделал наказ быть послушными и ждать отца. Затем подошел к жене обнял ее, вытер ее глаза и поцеловал.

      – Не переживай за меня, я ни в чем не виноват, разберутся и отпустят, – с этими словами он вышел в сопровождении конвоя. Увезли Ивана на машине в районный центр.

      Среди дочерей больше всего переживала за отца средняя дочь Таня, она очень любила его. Она долго лежала и плакала, думая о том, что же такое антисоветская деятельность, и за что обвинили ее отца.

      Дед Гриша

      Дед Гриша, отец Натальи Григорьевны, жил в своем доме с бабушкой Ховрой, их дом был неподалеку. Семья у них с бабкой была очень большая. Наталья была их старшей дочерью, кроме нее было три сына и три дочери, внуков у деда с бабкой было не перечесть, но дед Гриша помнил всех по именам.

      Он