Неудержимые демоны, или История женской войны. Книга вторая. Николь Галанина

прошу тебя, успокойся, – тихо сказал Ноули и, подойдя к ней на пару шагов, взял её за руку.

      Их взгляды перекрестились в потоках жёлтого, как лимонная долька, света. Никто не произнёс ни слова, но в комнате неожиданно стало гораздо теплее. Это растаяли лёд и безумная жажда мщения в глазах Марты. Она проронила усталым, полным скорби и боли голосом:

      – Как же это трудно, Ноули…

      И крепко прижалась к нему, как к своей последней защите и опоре в этом мире. Нет, она не плакала: это было бы ниже её достоинства. Хотя… разве не низко обниматься с имперцем, когда его сородичи совсем недавно казнили безвинную пятнадцатилетнюю девочку? Почему-то этот вопрос, возникнув в её сознании, не заставил её отстраниться, как раньше. Ведь она поняла кое-что, что уже никогда не смогло бы сделать её прежней.

      Пусть девяносто девять процентов населения Империи – это подличающие и опустившиеся трусы, развратники, лгуны и прочее; главное, что Виллимони составляет счастливое исключение. Он – это тот вымирающий один процент, который сохранил ещё живое сердце, способное сопереживать и сочувствовать. Только сейчас она уверилась, что Ноули её не презирает: иначе он не стал бы успокаивать её одним молчаливым прикосновением.

      Неизвестно, сколько времени они простояли, прижавшись друг к другу, молча, слушая только, как бьются их сердца. Постепенно сердце Марты стало стучать реже, выражение её глаз сделалось умиротворённым. Ноули выпустил её из объятий, но наваждение не рассеялось.

      – Вот видишь, – сказал он, – теперь ты гораздо спокойнее. Постарайся размышлять на трезвую голову, а не кидаться в пекло с бешеными призывами: это не доведёт до добра.

      – Я всегда взвешиваю свои слова, – пробормотала Марта, старательно растирая лицо ладонями, чтобы предательская краснота скорее сошла с него. Голос у неё был хриплым, как будто смущённым и сдавленным. – Ноули… ты не понимаешь, но я поклялась отомстить за гибель всех своих друзей и соотечественников. Кеблоно – это я. И каждый мёртвый житель моего города – это адская боль. Если ты действительно привязан к Байне настолько сильно, насколько утверждаешь, ты поймёшь, почему я именно такая.

      Как ей хотелось бы заставить свой болтливый язык умолкнуть хоть на секунду! Этого ничтожного времени ей хватило бы, чтобы овладеть своими чувствами. Но сейчас словно произошёл какой-то сбой в системе: она не могла замолчать. Не оборачиваясь к Ноули, она чувствовала, что он внимательно следит за ней. Остатки былой гордости пытались заставить её закрыть рот – не получалось. Она надеялась, её исповедь зажжёт огонёк революционизма и в сердце Виллимони! Только это и заставляло её рассказывать ему всё. Её голос то прерывался, спускаясь до шёпота, то неожиданно креп и обретал силу. А Ноули, как она была убеждена, слушал её.

      – Представляешь, – хрипло сказала она, – в Кеблоно дела обстояли намного хуже, чем докладывал Фолди! Не было никогда никакого гуманитарного коридора. Был,