Assassin's Creed. Единство. Оливер Боуден

был побрит и внешне выглядел как обычно, но слова произносил медленно и с трудом. От него пахло коньяком.

      – Могу тебе сказать, Элиза: ты становишься все сильнее, – признался он. – Сильнее меня.

      Внутри каждого из нас пульсировала тупая боль. Я поймала себя на том, что почти завидую отцовской способности прикасаться к источнику его печали.

      – Ее кончина не была внезапной… – произнесла я, но договорить не смогла.

      У меня задрожали плечи. Я вцепилась в отца и задрожала, спрятавшись в его объятиях.

      – Элиза, выпусти свое горе наружу, – сказал он и начал гладить мои волосы.

      Я последовала его совету. Выпустила горе наружу и наконец-то заплакала.

      Отрывок из дневника Арно Дориана

      12 сентября 1794 г

      Подавленный чувством вины, я отложил ее дневник. Меня окутывала боль, изливавшаяся со страниц. И ужас понимания, что и я тоже способствовал ее страданиям.

      Элиза права. Смерть мадам Де Ла Серр едва коснулась меня. Эгоистичный мальчишка, каким я был тогда, воспринял кончину хозяйки дома лишь как событие, помешавшее Франсуа и Элизе уделять ему время и играть с ним. Возникло «некоторое неудобство», означавшее, что, пока жизнь в замке не вернется в привычное русло, мне придется самому себя забавлять. (Элиза права и в этом, поскольку замок не погружался в траур.)

      К моему стыду, других чувств по поводу смерти мадам Де Ла Серр я не испытывал.

      Повторяю: я тогда был всего-навсего десятилетним мальчишкой.

      Но ведь и Элизе тогда было только десять. И тем не менее она значительно превосходила меня умом и образованностью. Она пишет о наших уроках с гувернером. Должно быть, он стонал, когда наступал черед заниматься со мной. Представляю, с каким тяжелым сердцем он отодвигал в сторону учебники Элизы и тянулся за моими – куда более упрощенными.

      И все же это быстрое взросление (а как я теперь понимаю, ее образование было нацелено на быстрое взросление) вынуждало Элизу жить с невидимым грузом на плечах. Во всяком случае, у меня сложилось такое впечатление, пока я читал страницы ее дневника. Девчонка, с которой я познакомился, попав в замок, была просто девчонкой, обожавшей развлечения и проказы. Я видел в ней сестренку, придумывавшую все наши самые лучшие игры. Она не лезла за словом в карман, когда нас ловили в неположенных местах, когда мы воровали еду с кухни или попадались на иных проделках, затеянных ею в тот день.

      Неудивительно, что когда Элизу для завершения образования отправили в Сен-Сир, в Королевский дом святого Людовика (так называлась эта женская школа), у нее началась полоса бед. Обе противоположные стороны ее личности не годились для школьной жизни. Как и следовало ожидать, пансион не стал для нее вторым домом. Она его ненавидела. Сен-Сир находился всего в тридцати с лишним километрах от Версаля, но с таким же успехом Элизу могли отправить в другую страну – настолько громадным было расстояние между ее новой и прежней жизнью. В письмах она именовала это заведение Le Palais de la Misère.[5] Пребывание дома ограничивалось тремя неделями

5

Дворец Несчастий (фр.).