Второй вариант. Юрий Теплов

и даже, как почудилось Савину, с шорохом расползалось по чисто-белому снегу.

      – Что будем делать, товарищи? – сухо спросил Давлетов. Даже не спросил, потому что не прозвучало вопроса в его словах, а он словно бы отдал дань необходимости посоветоваться.

      – Возвращаться, – ответил за всех капитан Синицын.

      – А график?

      Синицын пожал плечами. Дрыхлин сказал:

      – График – бумажка.

      – Никак нет, – бесстрастно возразил Давлетов. – Документ.

      Затем достал из полевой сумки карту-план, нахмурил брови, сморщил переносицу, отчего нос стал еще больше приплюснутым и ширококрылым. И занялся вслух арифметикой:

      – Два и два… Три… Два накинем…

      Через плечо начальника Савину было видно, как тот водит по карте указательным пальцем, натыкаясь на тонкие прожилки речушек. На одной из них и стояло зимовье охотника, обозначенное рукой Давлетова большим черным кружком, словно солидный город в географическом атласе.

      – Не больше десяти, – подвел начальник итог, решительно затолкал карту в сумку и распорядился, как никто не ожидал: – Я и товарищ Савин движемся вперед своим ходом. Товарищ Синицын с Бабушкиным и механиком-водителем возвращаются к вертолетной площадке.

      – Нецелесообразно, – сказал Синицын.

      – Как вас понимать?

      «А чего понимать? – подумал Савин. – Середина пути. Возвращаться по колее легче и быстрее. Сегодня все равно никаких дел не будет, если пешком добираться. А завтра пораньше взять другой тягач с ремонтниками…»

      Савин ждал, что Синицын так и объяснит. Но он тогда не был бы Синицыным.

      – Есть, товарищ подполковник! – сказал и замолчал.

      И Савин даже порадовался такому обороту. Очень уж ему хотелось скорее повидать Юмурчен. Было в этом слове что-то притягательное. Казалось, что река с таким названием даже и зимой не должна замерзнуть, журчит на перекатах, укутанная туманом.

      – А мне что прикажете, Халиул Давлетович? – спросил Дрыхлин.

      – Вам я не имею права приказывать, – серьезно ответил тот. – Вы – вышестоящая инстанция.

      – Ну, тогда я с вами.

      Давлетов снова расстегнул полевую сумку и достал компас.

      – Уберите вашу машинку, – сказал Дрыхлин. И Савину, как уже было не раз за эти десять дней, послышалась в его голосе жесткость.

      Почти неуловимо, но она временами проглядывала сквозь безукоризненную вежливость и постоянное дрыхлинское «вы». Что-то Савина смущало поначалу в этой вежливости, каким-то образом она не увязывалась с человеком. Но потом стало казаться, что так и надо: вежливость – от воспитания, а жесткость – от опыта, от бывалости. Пораженный этой бывалостью, Савин не раз думал о том, что случай им благоприятствовал, подбросив такого товарища. Вот и тогда, после аварии, Дрыхлин вытянул из кузова свои лыжи, затолкал в вещмешок буханку мороженого хлеба, с пяток консервных банок, обозвал компас машинкой и сказал, как приказал:

      – Солнце