Темный инстинкт. Татьяна Степанова

вдруг где-то внизу в недрах дома что-то с грохотом упало, и тут же басисто залаяла собака. Через секунду кое-как одевшийся Мещерский, пулей выскочивший из кровати, уже бежал вниз по лестнице. Бежал, но ступенек не видел, а видел то, что предстало перед ним ночью на обочине шоссе. И словно током ожгло: этого только не хватало!

      Собака остервенело лаяла. Мещерский вихрем пронесся через просторные, светлые, пустые комнаты. Распахнул дверь гостиной, той самой, с краснокирпичным голландским камином, где они вчера беседовали с секретарем, и первое, что там увидел, – телевизор: огромный, из тех, которые называют «кинотеатр на дому». Телевизор работал, но без звука. На бирюзовом экране девица в рыжем парике, точно рыбка в аквариуме, разевала свой жемчужно-зубастый рот – болтала, болтала. Затем ее лик сменился рекламируемой женской прокладкой. Демонстрировалось, как она безупречно впитывает жидкость подозрительно прозрачного цвета.

      На ковре перед телевизором валялись осколки хрустальной вазы. А перед ними, точно крепостная башня в чистом поле, возвышалась женщина – жгучая брюнетка лет этак сорока с внушительным довеском, необъятная, закутанная в шелковый халат фантастического размера. Ее смуглое, еще не тронутое косметикой лицо кривилось точно от зубной боли. Она потрясала зажатым в пухлой руке пультом, яростно нажала кнопку и…

      – «Олвэйз плюс» всегда выручит вас в ваши критические дни, – жизнерадостно заверили с экрана.

      Брюнетка в халате погрозила телевизору кулаком, а потом с размаху швырнула пульт в угол. К счастью, Мещерский с детства славился отличной реакцией (всегда на воротах стоял). Если бы не его бросок, «кинотеатр на дому» пришлось бы включать вручную. А так пульт удалось поймать.

      – Эти потаскухи сведут меня с ума! – Женщина схватилась за левую грудь, напоминавшую арбуз среднего размера. – Это просто Освенцим чистейшей воды!

      Тут из-за двери, ведущей из гостиной на террасу, донеслось поскуливание. А затем в щель просунулись сразу две головы: человеческая и собачья. Собачья принадлежала тому самому мрачному бультерьеру по кличке Мандарин. Человеческая – мужчине лет тридцати, белокожему, с массивным носом и с задумчиво-меланхоличным взглядом больших серых глаз. Он был крашеный блондин, что сначала чрезвычайно не понравилось Мещерскому, не одобрявшему косметических «штучек» сильного пола. Сейчас, однако, никакой меланхолии во взгляде незнакомца не наблюдалось. Напротив, он приветливо подмигнул Мещерскому и, нагнувшись, безбоязненно ухватил за загривок рвавшегося в гостиную бультерьера.

      – Майя Тихоновна, плюньте! Разве это стоит, чтобы так переживать? – сказал он. – Пожалейте свои бедные нервы.

      Брюнетка, не обратив на него внимания, круто обернулась к Мещерскому:

      – Что вы на меня так уставились, юноша? У меня что, стригущий лишай?

      – Н-нет, – Мещерский даже попятился.

      – Ну тогда улыбнитесь и пожелайте мне доброго утра. Это вас с приятелем Файруз на пристани встречал? Ночью?

      – Д-да, только