Ребекка. Путь во спасение. Дмитрий Георгиевич Боррони

Софи замерло. Она чувствовала, что она сейчас услышит то, что не хочет слышать. Она знала ответ на этот вопрос и боялась услышать правду.

      − Кто изображен на картине?

      − Алиса, – трепеща сердцем, сказала Эмма. – Ее зовут Алиса.

      − Алиса? – удивилась Софи. – Кто она, Алиса?

      − Дочь Сьюзен, – ответила Эмма. – Она ее дочь.

      − Дочь? – удивилась Софи. – Ни о какой дочери Женя не рассказывал, – сказала она и тут же добавила. Правда, он говорил что-то о своих детях в Америке, но эти дети от Ребекки. Так по крайне мере он сказал.

      − Да, у него есть дети от Ребекки, – сказала Эмма. – Но у него есть еще одна дочь от Сьюзен. – Она сделала паузу. – Правда, он не хочет об этом ни с кем говорить.

      − Почему?

      − Это не его ребенок.

      Слова Эммы были однозначны. Возможно, она нагуляла ребенка, и Женя знал об этом.

      − Кто же его отец?

      − Этого никто не знает, – сказала Эмма. – Сьюзен не говорила об этом.

      − Не говорила? – задумалась Софи. – Почему?

      − Этого я не знаю, – призналась Эмма. – Как-то раз, я чисто по-женски спросила, кто отец Алисы, она лишь ответила, что ее отца знают многие.

      − Кто же он?

      − Она не сказала.

      Софи понимала Сьюзен. Какая женщина скажет правду своему мужу? Дети ее, и только ее. А кто отец? Не важно. Важно лишь то, что они есть. Да, Софи понимала этих женщин. Она сама родила одна, без всякой поддержки. Эта были только ее дети, и никого больше. Да, она была из тех женщин, которые воспитывали детей одни, без кого бы то ни было. Только они вдвоем, и больше никто.

      − Вы понимаете, почему Сьюзен не могла сказать, кто отец Алисы? Она, конечно, знала, кто ее отец, но говорить о нем она не хотела.

      − Не хотела? А может быть, она боялась?

      − Боялась, что?

      Эти слова, произнесенные Эммой, испугали ее. Она почувствовала чье-то присутствие в комнате. Как будто кто-то смотрел на нее. Кто-то, кто не хотел, чтобы его узнали. Он или оно было поодаль от них. Казалось, он смотрел на них, словно предупреждая, − не стоит говорить об этом. В комнате появилось ощущение страха и пустоты. Как будто кто-то опустошил все. Оставив лишь одну бездонную пустоту.

      − Вы это чувствуете? – спросила Эмма у Софи. – Вы чувствуете это ощущение полной опустошенности?

      Но Софи ничего не чувствовала, да и не могла она это чувствовать. Помогая людям, она видела в них все, что только можно увидеть, и ничем больше ее не удивишь.

      − Что я должна чувствовать? – удивилась она. – Я ничего не чувствую.

      − Не чувствуешь? – удивилась Эмма. – Как же можно этого не чувствовать? – не понимала она.

      − Нет, – сказала Софи, вставая с дивана. – Я ничего не чувствую да и чувствовать не могу.

      − Почему?

      − У меня нет никаких ощущений, – сказала Софи. Нет никаких чувств. Вообще ничего нет.

      Эмма ужаснулась.

      − Как же Вы живете? Без чувств?

      − Почему без чувств, – сказала Софи. − Чувства есть, но они не такие как у Вас.

      Эмма испугалась,