Искра жизни. Эрих Мария Ремарк

он со значением. – Навсегда! Слышите, навсегда!

      – Навсегда! – ответил небритый твердо. – А куда вас?

      – В госпиталь. Мы подопытные кролики. Запомните это. Как тебя звать?

      – Станислав. Станислав Левинский.

      – Запомни это, Левинский! – сказал пятьсот девятый. Казалось, чужое имя придает заклинанию больше силы. – Левинский, запомни это!

      – Я запомню.

      Левинский тронул пятьсот девятого за плечо. Тот понял – это не просто дружеское прикосновение. Он пристально посмотрел Левинскому в глаза. Левинский кивнул. У него было совсем не такое лицо, как у обитателей Малого лагеря. Пятьсот девятый почувствовал: его поняли. И только тогда пошел дальше.

      Бухер его ждал. Вместе они нагнали четверку других, что понуро плелись вперед.

      – Мясо, – бормотал Вася. – Суп и мясо.

      В канцелярии затхлый и стылый воздух провонял сапожной ваксой. Надзиратель уже приготовил бумаги. Он посмотрел на шестерку прибывших без малейшего интереса.

      – Вам надо подписать вот это.

      Пятьсот девятый глянул на стол. Он не понимал, зачем и что надо подписывать. Заключенных обычно ни о чем не спрашивают, отправляют по этапу – и баста. Тут он почувствовал, что кто-то пристально на него смотрит. Это был один из писарей, он сидел у надзирателя за спиной. Волосы у него были огненно-рыжие. Увидев, что пятьсот девятый на него смотрит, писарь едва заметно повел головой и тут же снова уткнулся в работу.

      Тут вошел Вебер. Все вытянулись.

      – Продолжайте! – скомандовал тот и взял со стола бумаги. – Как, еще не готовы? Ну-ка, живо подписывайте!

      – Я писать не умею, – сказал Вася, который стоял ближе всех.

      – Тогда ставь три креста.

      Вася поставил три креста.

      – Следующий!

      Трое новеньких подошли один за другим и расписались. Пятьсот девятый судорожно пытался собраться с силами. Ему все казалось, что сейчас, вот-вот, еще найдется какой-нибудь выход. Он снова посмотрел на писаря, но тот сидел, не поднимая глаз.

      – Теперь ты! – рявкнул Вебер. – Ну? Ты что, заснул?

      Пятьсот девятый взял листок в руки. Перед глазами все плыло. Несколько машинописных строчек прыгали и никак не хотели успокоиться.

      – Он, вшивота, еще читать будет! – Вебер ткнул его в спину. – Подписывай, скотина!

      Но пятьсот девятый успел прочесть достаточно. Он успел разобрать слова: «настоящим добровольно заявляю». Он уронил листок на стол. Вот она, его последняя, отчаянная зацепка! На нее-то, наверно, и намекал писарь.

      – Да шевелись ты, козел вонючий! Или тебя за руку взять и показать, как подписываются?

      – Я ничего добровольно не заявлял, – сказал пятьсот девятый.

      Надзиратель вылупил на него глаза. Писари подняли головы и тут же снова уткнулись в свои бумаги. На мгновение стало очень тихо.

      – Что? – спросил Вебер, явно не веря своим ушам.

      Пятьсот девятый набрал в грудь воздуха.

      – Я ничего добровольно не заявлял.

      – Значит,