Повитель. Анатолий Степанович Иванов

улице. Но Дуняшка быстро проходила мимо, опустив голову, даже не отвечая на его приветствия.

      «Ну, погоди, погоди, – думал Григорий, провожая ее взглядом. – Мы вот скоро… не так еще покажем себя. Поласковее будешь, сама придешь… А Андрюху, пожалуй, и не увидишь больше…»

      Однажды Григорий успел даже крикнуть Дуняшке:

      – В любое время, Дуняшка… приходи, как надумаешь… В тот же час хозяйкой станешь… Не пожалеешь…

      Но сколько ни «показывали себя» Бородины, сколько ни ждал Григорий Дуняшку, она не приходила. Гришка еще надеялся на что-то, пока не пошли слухи, что Андрей скоро приезжает домой.

      Вскоре у Дуняшки померла бабушка. В это время Григорий был один дома – отец уехал в город продавать пшеницу.

      Узнав о смерти старухи, Григорий послал Анну к Дуняшке помочь обмыть и собрать покойницу. Потом спустился вниз и сказал конюху:

      – Поди… сними мерку и гроб сделай. А то… – Григорий усмехнулся. – На что им купить-то?..

      Степка, однако, быстро вернулся, заявив:

      – Она сказала – ничего не надо ихнего, даже гроба. И… это…

      – Что? – стиснул зубы Григорий.

      – И Анну, которая от нас… тоже погнала. А она – я, дескать, сама по себе пришла помочь, помимо хозяина.

      Григорий повернулся к работнику спиной, стоял, покачиваясь, не вынимая рук из карманов.

      – Вот, значит, – потоптался Степка, не зная, можно ли ему идти.

      – Пошел, – тихо, сквозь зубы, процедил Григорий не оборачиваясь.

      Примерно через неделю после похорон Григорий все-таки не вытерпел, пошел к Дуняшке. Было утро морозное, розовое, снежок звонко похрустывал под сапогами, желтогрудые жуланы суетились в кустах палисадников, обклевывая мерзлые почки. «Батя не застрял бы в городе. Того и гляди оттепель ударит…» – подумал Григорий.

      Солнце, еще по-зимнему бледноватое, большое, стояло уже высоко над землей, обливая ее мягким прозрачным холодноватым светом. И земля, притихшая, покрытая крепким, утрамбованным снегом, отдыхала, чтобы потом в несколько дней сбросить его, зазеленеть всходами, зашуметь деревьями, расцвести пышным разнотравьем, пахнущим медом и знойным солнцем.

      …Когда он постучал в тонкую дверь сенок, Дуняшка, не открывая, спросила:

      – Зачем ты?

      – Открой, чего боишься, – тихо попросил Григорий.

      Дуняшка несколько секунд помедлила, как бы соображая, что ей делать.

      – Погоди, выйду сейчас. – И через минуту действительно вышла, завязывая на ходу платок. – Что надо? – Она стала на низком порожке спиной к двери, смотрела на него прямо и смело, чуть-чуть сузив глаза. Где-то там, в глубине ее глаз, была спрятана не то насмешка, не то едва заметная искорка презрения. Григорий заметил все же эту искорку и опустил голову.

      – Значит, так… не хочешь даже в избу пустить? … – спросил Гришка.

      – И тут хорошо… На виду у людей спокойней.

      Григорий втянул голову в поднятый воротник тужурки, оглянулся, поворачиваясь всем туловищем, и спросил:

      – Почему