Последний довод королей. Джо Аберкромби

сделку? Попытаешься всучить взятку? Или даже воззовешь к моей совести?» – Вчера ко мне приходил представитель верховного судьи Маровии. Человек по имени Харлен Морроу. Он произнес похожую речь… и присовокупил похожие угрозы.

      Глокта нахмурился.

      «Неужели? Маровия и его гнусный червяк… Вечно они путаются под ногами. Либо идут на шаг впереди, либо дышат в затылок…»

      – И что мне делать? – В голосе Ингелстада зазвенели визгливые нотки. – Я не могу поддержать вас обоих! Наставник, я просто уеду из Адуи! Навсегда! Я… Я воздержусь от голосования…

      – Ничего подобного, мать вашу, вы не сделаете! – прошипел Глокта. – Вы проголосуете так, как я говорю, и к черту Маровию! – «Не придавить ли его покрепче? Подло, но… ничего не поделаешь. Руки у меня и так замараны по локоть. Подлостью больше, подлостью меньше…» – Вчера в парке я наблюдал за вашими дочерьми, – меняя интонацию, вкрадчиво промурлыкал он. На лице дворянина померкли последние краски. – Какие юные невинные создания! Какие нежные бутоны! Еще немного – и распустятся. Все три наряжены по последней моде, одна прелестнее другой. Самой младшей… лет пятнадцать?

      – Тринадцать, – сипло выдохнул Ингелстад.

      – Ах, тринадцать? – Глокта обнажил в улыбке беззубые десны. – Рано она у вас расцвела. Девочки впервые приехали в Адую, если не ошибаюсь?

      – Впервые, – прошептал он.

      – Я так и думал. Их восторженная оживленность во время прогулки по садам Агрионта всех просто очаровала! Клянусь, самые видные столичные женихи уже готовы выстроиться в очередь. – Улыбка Глокты постепенно угасла. – Сердце кровью обливается, как подумаешь, что столь хрупкие создания бросят в одну из страшнейших исправительных колоний Инглии! Там красота, изысканные манеры и мягкий характер привлекают внимание иного рода, куда менее лестное. – Медленно наклонившись к Ингелстаду, он с деланым ужасом передернул плечами и прошипел: – Такой жизни я не пожелал бы и собаке. А виной тому – неблагоразумие отца, который мог этого не допустить.

      – Но мои дочери не участвовали…

      – Мы выбираем нового короля! В жизни государства участвуют все! – «Пожалуй, чересчур жестоко. Однако жестокие времена требуют жестоких решений». Глокта оперся на здоровую ногу и с трудом поднялся из кресла; рука, сжимающая трость, дрожала от напряжения. – Я передам его преосвященству, что на ваш голос можно рассчитывать.

      Ингелстад сник окончательно. Сгорбился, сжался.

      «Словно проколотый бурдюк».

      На лице застыли отчаяние и ужас.

      – Но верховный судья… – прошептал он. – Неужели у вас нет ни капли жалости?

      Глокта пожал плечами.

      – Уже нет. В детстве я был жалостлив до идиотизма. Я рыдал даже над мухой, трепещущей в паутине. – Поворачиваясь к двери, он скривился от боли: ногу свела судорога. – Однако бесконечные страдания излечили меня.

      Встреча проходила в узком кругу («Правда, компанию теплой не назовешь») за огромным круглым столом, в огромном круглом кабинете. Наставник