У судьбы две руки. Наталья Калинина

Христа.

      – Вот это меня тоже волнует, – невпопад добавил старик и затянулся так сильно, что закашлялся.

      – Не курил бы ты столько, Захар, – упрекнул его Герман, когда смотритель, откашлявшись, вытер покрасневшие от набежавших слез глаза.

      – Всю жизнь курю, едва ли не с малолетства. И чего уж, сейчас, под закат жизни, лишать себя одной из немногих радостей? Жизнь мне это все равно не продлит. Да и не хочу жить больше отведенного. Ты не уводи меня в другую степь, парень! Я тебя позвал не нотации мне читать.

      – А чего ты от меня ждешь, Захар? Происхождение этих царапин спорное.

      – А вот что ты на это мне скажешь? – сказал старик и поманил мужчину за собой. – Иди вон глянь, какие тут еще «художества» оставили. Боюсь, не мне, а тебе они адресованы.

      Герман отправился за смотрителем, обогнул часть башни и остановился возле западной части маяка.

      – Гляди вон чего понаписали, – проворчал Захар, кивая на стену.

      Герман перевел взгляд и, заметив надпись, вздрогнул. Внутри будто что-то оборвалось. Он ожидал увидеть что угодно – новые царапины или какую-нибудь похабщину, намалеванную хулиганами (он все еще надеялся, что царапины были оставлены хулиганами), но никак не выведенную темно-бурым печатную букву «Д» с пиковым знаком рядом.

      «Герман, значит? Ну что ж, Герман, я не Лизавета Ивановна, а пиковая дама. Не боишься, что погублю?» – всплыла в памяти фраза, произнесенная с легкой усмешкой, от которой сердце тогда едва не выпрыгнуло из груди. Сколько лет-то прошло? Тринадцать? А будто все было вчера. Потом эта остро́та про пиковую даму обратилась интимной деталью в их с Викой отношениях. Оставляя помадой на зеркале ему записки, она вместо подписи рисовала этот знак. Давно это уже было – ее написанные помадой признания, подшучивания над его именем. А вроде и недавно. Отношения ушли, шутки еще дотянули до того момента, когда для них не осталось повода. А пиковый знак так и остался, оказывается, отпечатком в его сердце. Любовью ли оставленный, обещанием – не в этом суть.

      – Герман? – тихо позвал Захар, возвращая его в настоящее.

      – М-м?

      – Ты понимаешь, что это значит?

      – И понимаю, Захар, и не понимаю. – Герман поскреб уголок буквы ногтем, ожидая соскрести помаду, но символ оказался нанесен чем-то другим.

      – Кровью, гад, нарисовал, – снова угадал его мысли старик и кивнул куда-то в сторону. – Вон, голубь растерзанный.

      – Это не может быть Вика, – глухо ответил Герман не столько на слова старика, сколько своим закипающим болью мыслям. – Не может быть она.

      – И тем не менее… Ты знаешь, что с нею стало.

      – Не знаю, лишь предполагаю. Захар, черт тебя подери, это может быть кто угодно! Местные хулиганы.

      – Надеюсь, что так.

      – Еще что-то есть или сюрпризы на сегодня закончились? – отрывисто произнес Герман, глядя в сторону, чтобы не встречаться с пронизывающим, как вечерний ветер, взглядом старика.

      – Сюрпризы на сегодня закончились, – вздохнул Захар. –