Золенька и ее друзья из 21 века. Новогодняя сказка. Стефка Модар

что было явно не по статусу.

      Девочка, прыснув от смеха, тут же прикрыла рот ладошкой.

      Лазар глядя в ее сторону, сделав брезгливую гримасу, кривляясь, констатировал:

      – Фи! Замарашка!.. – стряхивая с пол сюртука невидимую пыль, сторонясь ее, исчез.

      Девочка, встав с лужи, перестала улыбаться. Оторопев, поджимая губы от обиды, та, тыльной стороной ладони, стала вытирать набежавшую слезу, но тут же ей опять стало смешно.

      Выйдя из оцепенения, она стала собирать обувь. Ей было так весело, что, не сдержавшись, пританцовывая на ходу, поспешила повторить «па» Лазара. Выходило неуклюже. Та, не обращая на это внимания, напевая весёлую песенку, удалялась всё дальше и дальше.

      * * *

      Друзья из 21 века появились словно ниоткуда. Провожая взглядом удаляющуюся Золеньку, те, осторожно осмотрелись по сторонам. Спустя минуту они направились вглубь городка. Друзья брели по одной из улиц, не имея возможности определиться в каком же направлении идти.

      Неожиданно для всех прогремел гром. Друзья поспешили укрыться под навесами соседних домов, рассредоточившись, кто куда.

      На бегу из рук Матрёшки выпала книга сказка «ЗОЛЕНЬКА». Поднявшийся ветер неистово ее трепал, с громким шелестом перелистывая страницы.

      Друзья из 21 века, найдя убежище, кое-как устроившись, дрожа от холода, прижавшись, друг к другу, заснули.

      В окнах одного из приютившего дома горел свет. Видно там ещё не спали.

      И это было так. Местный сапожник делал очередной заказ, и ему было не до сна.

      В небольшой каморке при чадящей керосиновой лампе, мужчина, на вид 35–40 лет, сосредоточенно работая, чинил обувь, монотонно постукивая молоточком. Это был отец Золеньки.

      Но кажется, его постукивания кому-то не понравились; раздался сильный стук по потолку, за ним последовал женский окрик:

      – Не стучи! Спать мешаешь!

      Женщина явно была раздражена, так как вновь проорала:

      – Не жги керосин, не миллионер!..

      С испугу тот стукнул молотком себя по пальцу, от боли прикрывая рот, тут же приглушил свет керосиновой лампы.

      Этажом выше жила Аманда, женщина бальзаковского возраста, 32–35 лет, жена сапожника.

      Та, нежась, ворочалась в постели, периодически искоса, с заботой, поглядывая на сопящих и храпящих дочерей, маясь душой. Сердце матери было начеку. Те спали вдвоём на одной постели.

      И тут, она резко, казалось бы, без каких-либо причин, впала в истерику, стуча кулаками в подушку, с содроганием думая о своём, плача, прошептала:

      – За что мне все это? Разве я мечтала о таком женском счастье?..  – шмыгая носом, размазывая по щекам слёзы, – об этом?

      Поднимаясь на локтях, Аманда принюхалась, брезгливо передёрнула плечами.

      Ей стало жутко, кривясь лицом, зло пробормотала:

      – Вакса, макса, гуталин!

      Подняв подушку, разорвала наперник; пребывая в состоянии неистовства, разбрасывая пух; глядя вдаль, с кривой усмешкой прошептала:

      – Уйду! Надоело! Хочу быть королевой! Я задыхаюсь здесь.

      Хватаясь за горло, закашляла, выдавливая:

      – Аллергия!..